Потом психолог молча протянул руку за зачетной книжкой и поставил Сеньке высший балл, а расписался самыми изощреннейшими завитушками, заняв соседние две или три графы, предназначенные для подписей прочих экзаменаторов.
— Отлично, превосходно, великолепно, многоуважаемый Семен Иваныч. Ваш ум изрядно натренирован на философских абстракциях и свидетельствует о громадных потенциальных возможностях.
Психолог пожал Сеньке руку крепко и дружелюбно, проводил его на лестницу и все восхищался ответами студента, показавшего глубокое понимание проблем творчества.
Эпизод этот, случайный в жизни Пахарева, осел в его памяти неизгладимым впечатлением. Он задержал Пахарева на мысли о том, какую иной раз роль в судьбе людей играет вовремя сказанная, хоть и неосмысленная, но правильно затверженная чужая мысль. Но это же самое убеждение явилось причиной нового заблуждения.
Зильберов слыл оригиналом, да, вероятно, и был таким. Слава богу, не все люди вырастают одинаковыми. Но он-то уж очень резко отличался ото всех и бытом, и методикой труда, и манерой мыслить и выражаться. О нем слагались в институте целые циклы анекдотов, варьировались, обрастали деталями. Анекдоты эти передавались младшим по наследству, так что каждый из студентов, оканчивающих институт, обязательно выносил из него остроумные истории о чудаке профессоре.
В них всегда высмеивалась его рассеянность, доходящая до анекдотичности. Так, например, передавали, что он настолько углублялся в свой предмет, что в это время не узнавал никого из окружающих. Однажды к нему в кабинет института зашла с рынка жена. Профессор решал задачу по физике.
Вдруг он поднял голову и сказал, протирая очки:
— А знаете, мадам, я вас где-то видел.
И как ни в чем не бывало продолжал решать задачу.
Студенты иногда сердились на его излишнюю строгость и каверзные вопросы на зачетах, но никогда никто не отозвался о нем плохо. За справедливую строгость, за глубокую эрудицию, за преданность науке молодежь все прощает.
Студентам он прививал принципиальность и инициативу мысли. Он приучал выражаться верно и точно. Он всегда становился поодаль от кафедры, когда читал лекцию, чтобы разрушить привычку к раз и навсегда установленной форме. На зачетах он задавал вопросы, поражавшие своей неожиданностью и на первый взгляд казавшиеся совершенно бессмысленными. Но только при работе ума они открывали дверь в те или иные законы природы и с ослепительной ясностью объясняли их.
Зильберов читал филологам-первокурсникам «Классификацию и методологию наук».
Пахарев не представлял ни специфики, ни объема, ни предмета этой науки. Но он был спокоен:
«Имелся уже опыт сдачи таких зачетов. Не робей, Сенька!»
Зильберов принимал зачеты у себя на дому, в кабинете. Пахарев увидел физические приборы, шкафы с книгами на иностранных языках и сидящего у ночной лампы профессора, серьезного и непроницаемого. Но студенту казалось, что профессор ему ясен до дна.
Профессор спросил:
— Как можно классифицировать науки?
Пахарев смело отчеканил:
— Риккерт и Виндельбанд делят науки на генерализующие и идеографические.
Точно не слушая его, профессор опять спросил:
— Тогда скажите, как можно классифицировать марки?
— Почтовые?
— Хотя бы.
Пахарев опешил и стал мучительно думать.
«Чудачества начинаются», — промелькнуло в голове.
Он никогда не классифицировал марки. Да и к чему это?
— Я слышал о филателистах и даже знал их. Но самому заниматься этой глупостью не приходилось, — ответил он.
Потом ему пришли на ум некоторые мысли, и он осмелел.
— Впрочем, я знаю, что животных классифицируют по классам, классы делятся на роды, роды на виды, виды на подвиды, а как можно классифицировать марки, я об этом не знаю. Да и в лекциях ваших об этом не говорилось.
Профессор откинулся на спинку кресла и поглядел на студента в упор.
— Ведь вы пришли экзаменоваться по вопросу классификации наук. Классифицировать науки труднее, чем марки. Не так ли?
— Пожалуй, так.
— Ну вот и расскажите, как вы их будете классифицировать?
Пахарев думал:
«Что он от меня хочет? Старик просто блажит? Ну, подури, подури немного».
— Вот вам марки, — профессор высыпал перед ним марки разной величины, разных стран, разного цвета. — Попробуйте расклассифицируйте их.
Пахарев разложил марки по странам на разные кучки.
— Почему? — спросил профессор.