Бестужев постучал в стену и крикнул:
— Пров, зайди на минутку, есть дело!
Потом добавил:
— Вот сейчас придет… Зри обновителя России.
Пров вошел, улыбаясь из-под пышных усов, но, заметив Пахарева, погасил улыбку, холодно с ним поздоровался и сказал:
— Наше вам почтение, — и продолжал стоять.
— Добро пожаловать, дружище, — ответил Бестужев. — Садись, в ногах правды нету…
— Правды-то везде недостача, — густым басом произнес тот, искоса взглядывая на Сеньку. — Кто только ее, несчастную, не терзает! На бумаге особливо ее много. Ну вот теперь наружу вышла, на факте явилась, вздохнул народ, прямо надо сказать, полной грудью… А народ вздохнет — будет ветер. Теперь все уклады экономики заиграли: патриархальный, мелкотоварный, частнокапиталистический и социалистический. Всем невестам по серьгам… Понемножку оперимся, глянь, сами не заметим, как туда пришли, куда не хотели: кровная смычка с мужичком, кормильцем нашим…
Он добродушно засмеялся и дал понять Пахареву, что необходимое себе из политики прочно усвоил.
Пахарев для себя отметил, что Пров не так неотесан и прост, как казался ему раньше.
Пахарев возразил ему:
— Нэп — передышка, а не отступление…
— На все согласен, — добродушно ответил Пров. — Нам передышки этой на свой короткий век вполне хватит. А там история покажет еще и не такие фокусы. Крестьяне премного довольны новой политикой… На Ленина молятся, и поделом. Статьи-то о десятом съезде мужики наизусть заучили. Так и шпарят, как акафист. А что касаемо меня, то я вообще против частного капитала, я за промысловую кооперацию, она спокойнее. Надо вытеснять алчного и невежественного частника с рынка. Кругом, куда ни глянь, невежество-то свирепствует, страсть. — Пров поднял палец, как перед благословением. — Учитесь торговать. Это кем сказано? Это партией сказано. Вот мы и торгуем марксически. Мы не разоряем крестьян, не нервируем их, не оскорбляем, не лазим по их амбарам…
Это был явный намек на комбедовскую работу Пахарева, о которой Гривенников хорошо знал.
— Вот Пров говорит, что самое страшное еще впереди, — сказал Бестужев.
— Как понять? — мрачно спросил Сенька.
— Понимать жизнь можно по-разному. И с этого конца, и с другого… Все зависит от направления головы и от течения политического ветра… Сегодня одно — завтра другое, — заговорил Пров, не глядя на собеседников. — Заграничные люди тоже не соплями мазаны и в лаптях давно не ходят, но о мировой революции и не хлопочут. А почему? Они по науке впереди, слышно? А не хлопочут. К Западу тоже прислушаться надо. Там, кроме буржуев, и разумные люди есть. На Запад декабристы глядели, Белинский, Герцен и даже Пушкин думал туда удрать…
— К чему все это? — заметил Сенька. — Другой исторический этап…
— Ну что ты на это скажешь, Пров? — раззадоривал Бестужев. — Был другой этап…
— Велите сперва принести маленький опрокидонт, — сказал Пров.
— Не возражаем, — ответил Бестужев. — С опрокидонтом веселее…
Пров принес селедку, «первача» в чайнике, ситного натурального хлеба. Разлил по стаканам, поморщились, выпили, сперва понюхали хлеб, как нюхают заправские мужики, крякнули, закусили и похвалили селедку, хлеб, «первач».
— Где производят такой? — спросил Бестужев.
— На Керженце, староверы. Из чистого хлеба, имейте в виду.
— Да, и пахнет хлебом. Какая прелесть, чистый хлебный запах!
— Человек не видит своего несчастья, как птичка на ветке. — Пров опять искоса поглядел в сторону Сеньки. — Птичка, она чистит клюв и чирикает, а в это время стрелок на нее целится…