— Да здравствует стадность в литературе!
И спрыгнул со сцены в первый ряд.
Ему громко захлопали.
На сцену вбежал Гриша Шмерельсон — местный законодатель имажинизма, маленький, в блестящих очках, — и начал резко, быстро, как из пулемета, бросать звонкие фразы в зал:
— Имажинизм — есть первый росток всемирной духовной революции. Мариенгоф выразился более чем ясно: «Граждане! Душ меняйте белье исподнее!» Долой протухлые товары Брюсовых, Надсонов, Блоков! Тема, содержание — эта слепая кишка искусства — не должны выпирать, как грыжа, из произведений. Да здравствует образоносцы имажинизма!
— Гриша! Убивай их до смерти каталогом своих образов! — кричали последователи. — Попирай смело стопою правды обветшалую казенщину классицизма и румяную деву романтизма…
— Надо перейти к огню образов, — продолжал еще звонче поощряемый своими сторонниками Гриша. — Победа образов над смыслом — вот наш девиз. Не заумные словечки разных болтунов-футуристов, а образное слово, слово как единственный материал поэзии. Долой ходули смысла! Нынче встает из гроба слово трех измерений. Аристократы глупости с тупым упорством канцеляристов подсчитывают у Пушкина звуковые повторы.
Он погрозил в зал своим противникам. — О! Вы — умственные онанисты!
Зал мгновенно вскакивает, слышатся обрывки разъяренных фраз:
— Это неуважение к русской речи…
— Свинство!
— Тащите его с кафедры!
Архаисты пытаются стащить Шмерельсона с трибуны, новаторы окружают его стеной. Свист, топот, ругань, хохот, хлопанье дверей. Председатель собрания беспомощно машет руками, стучит карандашом по чернильнице. Мало-помалу зал угомоняется. Председательствует Адамович, человек вежливый и деликатный. Но и он красен как рак и говорит вздрагивающим голосом.
— Господа! Извините! Я обязан регулировать наши прения. Тому, кто нарушает благоприличия, я не буду предоставлять слово. Будьте вежливы, уважайте публику, русский язык и самих себя. Вежливость — социальная гигиена. Не превращайте зал в паноптикум моральных уродов. Аргументируйте свои тезисы. Сухая, оголенная идеология в литературе мало что значит. Тогда ее мог бы заменить плакат!
Профессора в передних рядах тихо перешептываются и чуть-чуть улыбаются.
Один за другим выступили защитники «великих стариков». Защищали точно извинялись, избегая сильных слов и повышенного тона.
— Издохли! — сказал вдруг кто-то в зале.
И опять одни захлопали, другие зашикали. Затем вышла на трибуну красивая девушка с черными кудрями и восточным лицом. Гостья из Ростова объявила себя членом Всероссийского центра по руководству искусством[6].
— Кто составляет центр? — кричали ей.
Она назвала имена, которые никому не были известны.
— Самозванцы! — крикнул кто-то.
— Наполеон, когда был офицером на Корсике, тоже никому не был известен, — отвечала девушка очень бойко. — Наша цель — автоматизировать искусство. Читайте от Рюрика Рока чтение…
— Пятое евангелие от Рюрика?
— Как хотите называйте, только от Рюрика Рока чтение — начало новой эры в истории мирового искусства…
— Чего, чего? — кричали ей. — Что за галиматья?
— Прочитайте что-нибудь из ничевоков.
Девушка прочитала какой-то набор фраз, добавив:
— Это из трудов творческого бюро ничевоков.
Профессора переглядывались и шептали:
— Ничевоки… ничевоки…
— А есть ли чевоки? — кричали девушке сквозь шум и хохот.
Девушку это не смущало.
— Читайте ничевоков: «Собачий ящик». Труды под редакцией главного секретаря Творначбюро Садикова.
— В собачий ящик его… Засадите Садикова в собачий ящик.
К полуночи все переутомились. Председатель Адамович обратился в сторону профессоров и спросил, не хочет ли кто-нибудь из них высказаться. Высказался, как всегда, только Мошкарович. Элегантный, невозмутимый, он с достоинством оглядел всех и начал не сразу:
— Господа! Всегда ли новизна хороша? Новизна и в смерти, и в убеждении, и в разрушении. Не всегда новизна — шаг вперед. По сравнению с громадным телом дурака слабое тела величайшего мыслителя и его ум будут казаться глупостью. На базаре глаза всех устремлены на самого крупного и упитанного быка. Пустой колос выше всех стоит. Так же и бочка гремит всех громче, когда она пуста.. Ныне фиглярство в поэзии возводится в принцип. Господа! Литература и философия есть наиболее значительное выражение того, как Вселенная реагирует на самое себя. Ничевоки ничего не хотят, ничего не защищают, ничего не имеют. До такого нигилизма еще не доходила история.
6
Студентов это не удивило. Тогда такая прыть была в обычае. Выбирались в провинции «председатели земного шара», «всероссийские комитеты по управлению искусством», всякие творческие союзы.