— Стипендию.
— Стипендию? Так-так. Это что же, побольше пензии? Ты смотри не прозевай, не больно на это проворлив. Пензию ли, стипендию ли — нам все едино, было бы барышно. Наш земский начальник сто рублей этой пензии получал. Сто рублей с хвостиком, и чистоганом. Это ведь на пять коров, подумать — так страшно, огромадные деньги. Ну, Сенька…
— Я думаю, что маленькая стипендия будет, ведь страна только оперяется.
— Сенька! И мать велела сказать — смотри, не проморгай. Грызи зубами… Охотников до пензии, чай поди, до лешей матери. Ты больше на то напирай — душу за ново право готов отдать… То-се, сам понимать должен… не проморгай, говорю, само добро в руки ползет.
— Моргай не моргай, тут будут принимать во внимание и социальное положение, и заслуги перед революцией, конечно, и успехи в учебе, и общественную активность…
— Ну, этого у тебя хоть отбавляй… А все-таки запастись бы на всякий случай бумажками… Хочешь, я в волость схожу, в комсомоле тебя больно хорошо помнят… (Шепотом.) В деревне слух прошел, будто первоначальники в Москве между собой разбранились. Один — дать поблажку мужику, другие — шалишь. Не мирволят нам… Троцкий этот… Правда, что ли?
— Есть разногласия о путях крестьянского хозяйства.
— Ишь ты! Мужик вам всем как заноза в глазу. Беден — жалко его. Богат — опять же завидно, вдруг зажиреет, а это всем непереносно.
Увидел книгу на столе — «Король Лир», удивился:
— Про королей разве еще дозволено писать-читать?
— Фигурируют в истории, никуда от них не денешься.
— Забыть пора. Свое отцапали, короли-то. Короли — мусорный народишко, везде им крышка пришла. Кутили-мутили. А тепереча кто из грязи, так тот посажен в князи. Сенька, дорога открыта для старательных, держи ухо востро. Твоя планида на восходе — не оступайся. Хорошо бы тебе магазином заведовать. Житуха — на редкость.
— Я учителем буду.
Отец сокрушенно покрутил головой:
— Не хлебно, а канительно, наверно. Что такое учитель? И швец, и жнец, и в дуду игрец. Бескорыстная душа, век коленки худые, и на заднице светится. Нагляделся я на Прасковью Михайловну, которая тебя учила. И учи, и агитируй за новую жизнь, за финплан на селе отвечай, а денег не спрашивай. Однако, скажи на милость, почему бы тебе не по торговой части?
— Другая линия у меня, тятя. Не лежит у меня душа к торговле, понимаешь?
— Зря. Сам Владимир Ильич призывал учиться торговать. — Поднял палец над собою, восторг озарил его мрачное лицо. — Сам Ильич, голова мировая… Торгуйте, говорит, очень умело и вполне вольно. А? Дока. Досконально все предвидел.
— Не всем же торговать.
— Ну что ж, дело твое. Было бы сказано, я тебе добра желаю. Я век прожил всячиной… Значит, пока денег не дашь?
— Пока нет.
Вздохнул старик тяжело-тяжело…
— Раскидал, разбросал по ресторанам. Так и матери скажу — ударился в разгул. Ну, пока. Мне еще гвоздей надо доставать, все село в гвоздях нуждается. Потом кожи да хомуты… В городах про хомуты-то, чай, и не слыхивали. Им вынь да подай, а что там хомуты…
Они вышли в коридор и здесь нудно молчали. Отец увязал пустые плетенки, вынул из узла окорок свинины и подал его, приберег к концу:
— Вот тебе гостинец от матери. Сама не съест, все бережет для детей. Так вот, стало быть… Нынче богатый урожай на картошку, и цены на базаре скакнули вниз. Доставка на базар дороже стоит, чем сама картошка. Одно слово — ножницы. Чтобы кожаные сапоги купить, так надо десять возов картошки сплавить. Поневоле свиней заведешь. А это опять-таки то же на то же выходит. Все зимой повезут продавать свинину. На каждого покупателя — три продавца, куда это дело годится? Ты окорок-то припрячь, охотников много на даровщину.
В это время коридором прошел Гривенников, внимательно оглядел окорок, усмехнулся.
«Он всегда считал, — подумал Сенька, — что я хочу умалить помощь отца, представить его беднее, чем он есть. И нарочно афиширует свою неустроенность и материальную нужду. Он и этот окорок припомнит при случае».
Сенька продолжал держать окорок в руках незавернутым. Гривенников задержался дольше, чем следует, и прислушивался к разговору Пахаревых.
— Соседа Головню помнишь? — Отец перед расставанием только и становился словоохотливее. — Помер пьяным, едучи с базару. Парашку Козиху пустили цветком, вот была потеха. У соседа Василия Березы сдохла корова, говорят, со сглазу.
Отец перечисляет все последние события, взволновавшие село, с такой же серьезностью и сознанием важности этих случаев, с каким дипломаты сообщают о заключенных договорах, установившихся межгосударственных связях и начавшихся войнах.