Ветер в поле свистел в ушах, будто они мчались на велосипеде с горы. Колючий поток бил в лицо, не давал вздохнуть, и щеки, губы, подбородок постепенно потеряли чувствительность. Как в теплую квартиру вошли они под деревья. В поле, хоть и было холодно, Борис не опускал шапку на уши, чтобы можно было различать звуки — мало ли что. В резкой безветренной тишине у него сразу пропал слух и стало щипать в глазах. Проморгавшись от слез, Борис перешел на лыжню впереди Мотыля, так как тот был выше ростом. Теперь они могли стрелять в два ружья, не мешая друг другу, и вероятность попадания увеличилась.
Начинался район, где они почти ежедневно вспугивали глухаря. Тот любил сидеть на самых высоких деревьях, где удобно, кормиться и одновременно обозревать округу. Издалека силуэтом глухарь напоминал упитанного домашнего гуся — гусиной у него была и странная привязанность к одному участку. От поля через лес шла старая просека, соединяющая несколько полян, — такой коридор давал глухарю удобную возможность взлетать, наверное, поэтому он и не бросал здешние места.
Но убить глухаря шансов мало — «зимний», очень осторожный, он слышал и видел необычайно далеко. Борис рассчитывал только на свое терпение и свое ружье. Мотыль — тот не в счет, хотя именно он и не дает оставить этого глухаря в покое. Он не понимает, что одного хотения мало, думал Борис, что многое в жизни решают обстоятельства. Становится больно, когда вдруг сталкиваешься с такой простой истиной, но чем раньше это произойдет, тем полезнее. И то, что случилось с Мотылем, явится для него хорошим уроком. Не заявись к нему Мотыль собственной персоной, Борис бы и вмешиваться не стал, в таких делах с самого начала третий — лишний. В конце концов, если не можешь ничего придумать, то прояви силу воли — так нет, подобные люди надеются не на разум, а на чудо, на случай! А случайности жизнь не поворачивают — она управляется логикой, которая потому обладает силой, что предвидит роль и случая, и даже обстоятельств, и которая следит, чтобы удобно жилось всем, а не кому-то одному, причем всегда, а не одно мгновение.
Последний раз перекурили.
— Стреляй через мою голову, но только после меня, — строго предупредил Борис, пряча окурок в пачку.
Шли долго — час или два. Борис здесь не бывал давно и теперь удивлялся — под самым боком вымахал отличный лес. При молевом сплаве много бревен погибает, как и те, что сейчас торчат изо льда реки — подгнившие и насквозь мерзлые, непригодные даже на дрова. Можно расчистить просеку и возить лес на комбинат ЗИЛами. Только где раздобыть аммонит для выкорчевки пней? — думал Борис.
Когда подошли к ручью, окутанному паром и воняющему сероводородом, Борис снял лыжи и с трудом перепрыгнул его. Ниже по течению ручей все же перемерзает, и его можно перейти по лисьему следу, лисы чутьем выбирают самые прочные места. Но лыжи все равно надо снимать, чтобы разбить ком льда, наросший под валенком. Мотыль посмотрел и тоже старательно сбил лед с лыж.
Борис еще раз проверил работу отражателя — патроны исправно выщелкивались из казенника. Если бы сейчас в стороне вдруг засвистел рябчик, он бы плюнул и пошел за рябчиком. Лучше, как говорится, синицу в руки. Мясо рябчика вкусно пахнет земляникой и навозом, как и у каждого живого существа в лесу. Оно белого цвета, а когда снимаешь шкурку — для экономии времени Борис никогда не ощипывал дичь, — в глаза бросаются темные дырочки от дроби с нежно-розовыми расплывчатыми краями. У глухаря все мышцы красные, кисловатый запах его грубее, а втянутый, словно у гончей собаки, живот покрыт прочным хрящом. Рябчика можно сравнить с очень глупым человеком — его вспугиваешь несколько раз подряд, и все равно через десяток метров с ним, успокоившимся, столкнешься снова. А глухарь… Некоторым охотникам за всю свою жизнь так и не выпадает удача — убить глухаря, настолько тот стал редким… Но когда в животе урчит — не до охотничьей романтики. У Бориса даже зубы заныли, так захотелось ощутить под ними горячее, тугое мясо.
А припасы кончились, и после хандры Мотыля это была вторая забота Бориса. Он считал смешным изводить себя голодом, когда в километре от лыжни раскинулся светлый березнячок — там обязательно кормились рябчики. Но Мотыль упорно держался лыжни сам и никуда не отпускал его. Еще одно подтверждение, что с поэтами приятно, лишь беседовать о проблемах жизни, везти же воз в одной упряжке — не дай бог. Но приходилось терпеть — раз, назвался чьим-то другом, то оставайся им до конца, даже когда тот этого не захочет.