Фишкин посмотрел уважительно на фигуру Володи и послушно направился за ним.
У мужиков имелась привычка — есть каждый садился по отдельности. Володя терпеть этого не мог, хоть и понимал — не их вина, жили в трудных условиях, вот привычка беречь еду и выработалась. Чтобы окончательно поломать боязнь Фишкина навязаться в нахлебники, он дорогой рассказал очень смешной анекдот и несколько раз хлопнул его по плечу.
И когда они все вчетвером уселись возле костра и Осип Михалыч ему первому протянул кружку с чаем, вот только тогда Володя подумал — наконец-то он стал среди лесников своим. Теперь каждый из его бригады пойдет за ним в огонь и в воду, как пойдет за ними он, их бригадир.
После обеда полагалось перекурить. В армии существует хорошее правило — командир не должен допускать дружеских отношений с подчиненными, потому что трудно посылать друзей на задание. Но здесь не армия, и Володя взял протянутую Осипом Михалычем беломорину. Фишкин рассказал Саньке, как его лечили в Ленинграде радиацией, как заставляли мочиться в банку, а ее потом увозили за город, чтобы радиация не проникала в канализационную сеть. Осип Михалыч сказал:
— Ты с Людкой, библиотекаршей, говорят, ходишь — не надо. Шалава она.
Фишкин прервал свой рассказ и смущенно кашлянул:
— Ну зачем так о человеке. Сам был молодой, мало ли…
Володя смотрел на костер. Невидимые искры бегали по сизым углям. Иногда такая искра попадала на черный сучок, и он, совсем обгоревший и недвижный, начинал громко трещать, подпрыгивать и снова пылать ярким пламенем. Искра будила в сучке целую бурю, а сучок потом, как вулкан, разжигал весь костер. Интересно было смотреть на эту закономерность, но Володя оторвался. Он сказал, обращаясь к Осипу Михалычу:
— Если кое-кого, кто лезет не в свое дело, сунуть мордой в костер — очень красиво получится.
Потом снял с углей чайник, поднялся и неторопливо пошел к ручью. Алюминиевая ручка жгла пальцы, но он не менял руки, пока не дошел до берега, а там бросил чайник в холодную воду, чтобы остудить, умылся сам и присел к штабелю спиной. Он думал не о том, что случилось сейчас, а вспоминал, что было с ним раньше, и это приводило в себя.
Володя всю жизнь считал, что женится только на блондинке, потому что они — нежные. Ум, хозяйственность — это хорошо, но ему нужно другое, потому что ума у него и своего хватало.
Он привез дрова в школу и зашел подписать накладную. У нее волосы были чернее пера, которое потерял у ручья глухарь. Просто везение, что она оказалась не замужем. Хотя за кого здесь выходить? Женихи после восьмилетки наперегонки рвались в город, с трудоустройством в поселке туговато — лесоповал почти прекратился. И он ей понравился, иначе выгнала бы из дому. Он рассказывал о своей жизни, а она молчала и все думала о чем-то. Потом прочла старинное китайское стихотворение, из которого он запомнил два четверостишия:
Он вдруг почувствовал себя наполовину женатым. Не думал, а почувствовал — ему казалось, что он уже сидел рядом с ней, ощущал запах ее волос, когда-то слышал голос… Так, в незнакомой местности внезапно чудится: давным-давно ты уже бывал здесь, видел темный лес, далекую вершину горы, так же скатывалось к ней тогда красное солнце. Точно знаешь, что ты здесь впервые, а сердце говорит другое. Иногда даже отгадываешь, что увидишь дальше — за лесом, за горой. Володя читал в журнале, почему так случается — это наследие далеких наших предков. Кто-то из них любовался заходом солнца, сидя на опушке, и память словно фотоаппарат запечатлела открывшуюся перед глазами картину. Через многие поколения передавалось по наследству яркое впечатление, пока не вспыхнуло с новой силой в памяти потомка. Тысячелетия, смерти и войны оказались бессильны перед кратким мигом прекрасного…
Сейчас Володя считал себя наполовину счастливым. Но ему было грустно. Миг счастья пройдет, и что будет потом? Оказывается, китайцы могут писать хорошие стихи: «Одиноко дорога тянется в пустоте…» В армии перед самым концом службы остро чувствуешь одиночество. С ребятами они обменивались адресами, клялись собраться отделением в ближайшем к заставе городе, но вдруг замолкали, отворачивались. Володя тоже тревожился: какая теперь жизнь «на гражданке», как примет? Только его друг, нескладный парень Витька Киселев, оставался спокойным. Укладывал в чемодан купленные в увольнении сласти и не вмешивался в разговор. До армии Витька учился в техникуме, и Володя спросил его однажды про счастье: это — краткий миг или необходимая для жизни, но недостижимая цель? «Поживешь с женой и двумя детьми на одну зарплату — узнаешь», — ответил Витька.