Выбрать главу

— Будем здоровы.

Он решил сыграть одинокого сурового мужчину, не привыкшего ко всяким там фиглям-миглям. Сейчас он закурит «беломорину», неловко вытянет ногу в проход и скажет: «Почему-то я чувствую себя перед вами, ну… грубым. Меня жизнь оладушками не кормила — пять лет греб мерзлоту в шахтах. Значит, имею право?» Потом он с хрустом раздавит спичечный коробок и устало улыбнется: «Такие дела… Давай знакомиться!»

Подход такой к женщинам крепким, которые кушают сразу по три порции пельменей, действует безотказно. Незнакомка вблизи оказалась тонкой, с большими глазами и маленьким бюстом. Евгений Сергеевич приуныл, но потом переориентировался на другой вариант. Сытно поесть любят все, но одни за вкусную еду готовы совесть положить, другие себя перебарывают ради сохранения фигуры — к ним нужно подходить культурно, с использованием произведений художественной литературы. Он закажет конфет, мороженого и после пристального взгляда в глаза начнет: «Кто вы? Молчите — я вижу! Вы — судьба, белая вестница! Разве не чудо — вы и я, двое в холодном северном городе! Где вы были эти годы, я искал вас…»

Однако и вторым вариантом Евгений Сергеевич не воспользовался. Честно говоря, никогда не применял он и первый. В общем, сгорбившись, он закурил «Столичную» и стал дожидаться за служебным столиком заказанного борща. Когда принесли, Евгений Сергеевич поболтал ложкой и недовольно скривился:

— Сметаны пожалели. И мясо — ситом лови…

— Вы же сами просили, как всем, — так же тихо ответил официант. — Я уж подумал — комиссия. Сейчас заменим…

Надо бы проверить, кто сегодня на первых блюдах, подумал было Евгений Сергеевич, но намерение тут же вылетело из головы. В портмоне он увидел сложенную вчетверо записку, и ему показалось, что он забыл слова, которые должен без запинки произнести сегодня вечером. Бросив на стол три рубля и не дожидаясь чая, он побежал в кабинет. Открыл книгу на заложенной странице и… швырнул ее на стол… Нет, так невозможно. Он должен пойти туда. Побродить по пустой сцене, подышать воздухом кулис. Нечаянно подслушать, о чем щебечут молоденькие актрисы…

* * *

Авоську с ужином Евгений Сергеевич Хвостов, как всегда, придя домой, повесил на гвоздик. На пол ставить рискованно — обязательно кастрюлька или тарелка какая-нибудь перевернется. Раздевшись, он сунул ноги  в мягкие тапочки и на секунду закрыл глаза, настраиваясь на сегодняшний трудный вечер. Но сначала под уютным светом абажура он выпьет маленькую чашечку настоящего бразильского кофе…

В дверь сильно постучали, а потом пнули ногой. На пороге стоял квадратного вида парнище с обветренной шеей.

— Ты Хвостов из «Охотского»?

— Ну, — полуутвердительно вымолвил Хвостов.

— Продай банку икры! — с прежней прямотой заявил парень.

— Знаешь что, — сказал Евгений Сергеевич, — иди гуляй!

Парень хмыкнул, но спорить не стал. А когда он скрылся внизу, Евгений Сергеевич громко крикнул вслед:

— А то собак спущу!

Собак он отродясь не держал, да и жил в коммунальной квартире на третьем этаже — но уж так принято провожать непрошеных гостей. Каков наглец!

Сегодня Евгений Сергеевич не снимал со стены гитару. Он лежал на кровати и смотрел в окно на крышу противоположного дома. Сначала он представил себя падающим снегом — чистым-чистым. Он летел, летел вниз из бездны, и было непонятно, где его дом — во тьме эфира или на земле? Потом он представил себя мудрым вороном, который жил триста лет, но это тоже разонравилось, потому что тот летел над городом, а снизу могут выстрелить. Тогда Евгений Сергеевич представил себя Чеховым…

Проснулся он от толчка — будто над ухом его громко назвали по имени. Сколько времени? Уф-ф… Спал ровно пятнадцать минут. Сердце колотилось под самым горлом — Евгений Сергеевич сел на кровати и перевел дух. А если часы врут? Такое однажды случилось — в школьной самодеятельности он не явился на спектакль. Утешения руководителя драмкружка не помогли — целый месяц он ходил обуреваемый мрачными мыслями о конце театральной карьеры…

На кухне Петя-киномеханик пил жидкий чай и читал «Искусство кино».

— Сколько времени? — спросил Хвостов.

Не отрываясь, Петя кивнул на будильник — сам, мол, гляди.

— А число какое?

Петя-киномеханик поднял голову, внимательно посмотрел на Евгения Сергеевича и раздельно произнес:

— Двадцать первое августа, среда.

Петя был худой, небритый, но одет, как всегда, опрятно. Даже дома он носил черный галстук на резиночке и белую рубашку, из-под обтертого воротника которой выглядывала тельняшка, потому что раньше Петя служил во флоте.