Но у всего на свете есть конец. Смуглянка отключила электромашинку, а вскоре положила на стол и ножницы. Она сняла простыню и оказала по-прежнему ровным голосом:
— Тридцать восемь копеек. Одеколона у меня нету — не завезли.
Коляй встал, неожиданно для себя пошатнулся и полез в карман. Деньги вместе с документами хранились у него в разлохмаченном, похожем на лепешку бумажнике, к тому же заколотом на булавку. Он снял с гвоздя свою кургузую засаленную куртку и застеснялся еще больше. А смуглянка, так же не глядя на него, отсчитала сдачу и снова отвернулась к окну, зябко поеживаясь. Коляю очень не хотелось уходить, но оставаться было еще страшнее. Он спрятал под мышку лохматую шапку, шагнул к дверям и осипшим голосом произнес:
— До свидания…
И весь день он думал: вот кончу работать, схожу поесть, а потом умоюсь, лягу на кровать и буду вспоминать ее.
…Однажды девятилетним пацаном он приехал из школы в Среднекане с подбитым глазом и спросил у матери про отца.
— А, пропади он пропадом, — отмахнулась она.
— Развелись, что ли?
—: Дура я разводиться? — сердито ответила мать.
Она всегда говорила так, будто до смерти на всех обижена. Коляй опешил: все в классе знают, кто чей, а мать не знает? Так не бывает — отцы или помирают, как у Васьки, или уходят к стерве, или расписываться не хотят.
— А вот так, не знаю, — снова недовольно сказала мать, щупая его ободранную руку, — не до того было.
И бросила ему кошелку:
— Почек березовых надери.
Несколько ночей Коляй не мог уснуть. То ему представлялось, как отец, летчик в военной фуражке, прилетает к ним на самолете; или такой же узкоглазый, как и Васькин, он берет Коляя в тайгу на всю зиму; а то видел, тот возвращается осенью из старательской артели, ставит ноги в тазик с горячей водой и говорит радостной матери: «Возьми там из мешка малому…». Но ничего похожего на это не было. А что было — Коляй не мог понять.
Вот так и сейчас. Он переворачивался и бил кулаком подушку, вставал и подходил к окну, включал транзистор, снова ложился, но никак не мог найти покоя. Чудилось ему черт знает что.
Растрепанный Пронькин не выдержал:
— Не хочешь в карты играть — «Огонек» почитай, что ли. Не маячь только, без тебя в башке от аргона свист.
— К соседям сбегай, у них гульба сегодня — именины, чего ли… — добавил Прохор.
Из приоткрытой форточки соседнего вагончика до самой земли свешивалась ледяная борода. Оттуда вырывался крик и лай магнитофона. Коляй хотел было пойти, но передумал. Его не звали, там свои разговоры, еще посчитают побирушкой.
Он плюхнулся обратно на кровать, поставил на живот транзистор и закрыл глаза.
Прохор ровным голосом степенно рассказывал:
— …А меня свинья спасла, ей-богу. Взяли мы билеты на самолет на пятое — я, жена, детишки, к ее родителям на октябрьские собрались. А свинья возьми и опоросись. Без присмотру как оставишь? Жена поехала в райцентр билеты сдавать, а я, значит, с поросятами. Думаю, продадим, хоть старшей дочке на пальто, ведь комсомолка уже, кавалеры бегают. А через три дня узнаем — самолет, наш рейс, потерпел аварию. Я сразу жене сказал: «Нас свинья спасла!» Ну куда бубну кидаешь?
— Чего только в жизни не бывает, — озабоченно ответил Пронькин, убирая карту. — Меня раз тоже с агрегатом… — он встрепенулся. — Про нашу ГЭС говорят?
— Про Нурекскую, — не открывая глаз, ответил Коляй. — Самые большие подземные выработки…
— Сейчас их много настроили, — сказал Прохор. — Ребята и с Красноярской, и с Чиркейской по вызовам, некоторые Братскую строили, а один старичок еще Ленинградскую после войны пускал. Ну, и с Вилюя, конечно…
— Я сам с первым караваном с Вилюйской пришел! Поселок Чернышевский, Кукушкина гора, Гена Ладейкин, Вова Похлебин, Петрович — он там завгаром был, — вспоминал Пронькин.
Коляй знал — на ногах у него бумажные носки, потом шерстяные и сверху безразмерные, а в носки заправлены толстые ватные штаны. Видать, прихватило колымским ветерком, раз появилась привычка к теплу.
— В Канаде тоже пробовали плотину на мерзлоте — снесло. А на Вилюе у нас… — пустился в воспоминания Пронькин.
Коляй уже знал, колымская плотина будет раза в два больше и условия здесь тяжелее, болота идут вперемежку со скалами — сами ребята с Вилюя говорили. Но он всегда в оба уха слушал Пронькина и не перебивал. У человека за плечами уже есть ГЭС, и здесь он с первого взрыва, значит, видел, имеет что с чем сравнить. Не все, конечно, Коляй принимал на веру. Сомневался, что глухари на Вилюе к ним прямо в гараж залетали, потому что на этом взгорке раньше их ток был; или что снег во время якутских морозов становится тяжелым, как песок. Глухарь — наиосторожнейшая из таежных птиц, и даже Ваське-якуту повезло с глухарем лишь раз. И морозы он видел ой да ну, сейчас таких уже нет. На его глазах вытаскивали машину из наледи, что-то замешкались, и колеса прихватило к дороге. Бульдозерист дернул — машина пополам, промерзшее шасси не выдержало. Однако снег был как снег.