— Фамилия одинаковая, — заметил я. — Братья, что ли?
— Братья, — мрачно подтвердил Семён.
— А она тебе кто?
— Сеструха.
— У вас в семье, похоже, только сестра умная, — рассеянно заметил я, изучая карточки. — Лен, ты будешь смеяться, но они оба с «Милика». А код подразделения двадцать четыре на «Милике» — не помнишь, что это у нас такое?
— Помню, — сказала Ленка посмеиваясь. — Это кузнечно-прессовый.
— Кузнецы, значит. И дух ваш молод[6], да?
— Чевось? — тупо переспросил Сёма.
— Тебе не кажется, Лен, что вокруг нас как-то слишком уж много кузнецов? — спросил я, не обращая внимания на Семёна.
— Ну с этими-то кузнецами мы легко можем расстаться, — улыбнулась Ленка. — Что ты собираешься с ними делать? Сдать страже?
— Не хотелось бы позориться, — задумчиво сказал я. — Представляешь, как я буду объяснять страже, что меня грабят мои собственные рабочие?
Со стороны девчонки донеслась волна ужаса, которая тут же сменилась отчаянием. Она сидела на земле и тихонько всхлипывала, явно не ожидая уже ничего хорошего.
— Значит так, Семён, и ты, Матвей, — начал я, приняв, наконец, решение. — Завтра вы явитесь на завод как обычно, на проходной доложитесь охране и будете там ждать Антона Кельмина. Карточки ваши будут у него, он и назначит наказание. А теперь поднялись и пошли вон отсюда.
Долго себя упрашивать они не заставили. Уже через полминуты до нас доносился забавный диалог издалека:
— Ну что ты дерёшься, Настька, — плаксиво басил Семён.
— Погоди ещё, вот дома батя вам пропишет, придуркам, — злым голосом сулила Настька.
— Ну чё ты, Насть, зачем бате рассказывать.
Ленка засмеялась, слушая удаляющиеся голоса.
— Что ты с ними решил-то?
— Скажу Антону, чтобы подыскал им на завтрашний день работку потяжелей и погрязней. Канализацию почистить или ещё что-нибудь в таком роде. Самое то с похмелья.
— Разжалобила она тебя?
— Разжалобила, — признал я. — Такое чистое горе, еле удержался, чтобы просто их не отпустить.
— Они вообще-то преступники.
— С точки зрения закона — да. Но судья их тоже в тюрьму не послал бы, разве что я стал бы настаивать. Всё-таки есть разница между уголовником и обычным придурком, который выпил и захотел покуражиться. Ладно, пойдём отсюда, а то попахивает здесь после того, как ты Матюху протрезвила.
— Пойдём, — вздохнув, согласилась Ленка. — Вот уж точно придурки, такой вечер испортили.
— Зато подралась, — заметил я. — Отличное развлечение для красивой женщины — избить мужчину. А лучше двух.
Ленка больно ткнула меня в бок.
— Или трёх, — меланхолично добавил я.
Художник, вдохновенно вырисовывающий крыло огромной бабочки на бетонной стене, был здорово похож на Сальвадора Дали. Во всяком случае, выглядел он совершенно сумасшедшим. Я так засмотрелся на него, пока шёл к калитке, что споткнулся о выступающий камень мостовой. Рисунки на стене были действительно неплохи, но бетонная стена даже с неплохими рисунками по-прежнему оставалась бетонной стеной с кольцами колючей проволоки наверху. Словом, облагородить свою ограду у Ренских не особо получилось, хотя по сравнению с исходной серой поверхностью прогресс определённо был.
Разглядывая местное граффити на всем протяжении пути от автостоянки для гостей, я наконец дошёл до неприметной двери рядом с закрытыми воротами, которая распахнулась, не дожидаясь, когда я нажму кнопку звонка.
— Господин Кеннер, — нерешительно сказал один из охранников, которого я раньше не видел, но который показался мне смутно знакомым, — возможно, вам забыли сообщить, но у нас есть распоряжение пропускать вашу машину на территорию. Без досмотра.
— Даже так? — удивился я. — Нет, мне не сообщали. Буду иметь в виду. — Я присмотрелся к нему повнимательнее и заметил, — Кстати, ваше лицо мне кажется знакомым.
— Виноват, господин Кеннер, — побледнел охранник. — У нас был приказ так себя вести.
В этот-то момент я его и вспомнил — это был один из тех двух быков, которые пять лет назад привезли меня сюда, а затем таскали из камеры в кабинет Ольги Ренской.
— Я не держу зла, — немного поразмыслив, я пожал плечами. — Встреться вы мне раньше, возможно, для вас это кончилось бы плохо, но с тех пор прошло много времени. Да и тогда мои претензии были всё же в основном к Ольге.
— Спасибо, господин Кеннер, — кивнул он, хотя по его виду было незаметно, чтобы он испытал заметное облегчение.
— Предупредите сиятельную Стефу, что я прибыл, — распорядился я и вышел на территорию резиденции.
6
Кеннер вспомнил здесь революционную песню «Мы кузнецы и дух наш молод / Куём мы счастия ключи», сочинённую Ф. Шкулёвым в связи с баррикадными боями 1905 г. на Пресне. Интересно заметить, что исполняется эта песня на мотив венской шансонетки «Мы шансонетки, стреляем метко», из-за чего в 1930-х годах пролетарские музыканты требовали её запретить. https://www.youtube.com/watch?v=bIUqgSPea8Y