Нелепое двойное плечо вздулось и дернулось. Она застонала, но, слава Богу, не закричала.
— Может, не надо? — сказал Бобби.
— Нет. Я хочу выбраться отсюда. Помоги мне. Господи, как больно!
Когда она совсем выпрямилась, ей как будто стало чуть легче. Они вышли из деревьев с медленной торжественностью, будто пара, идущая к алтарю. За тенью деревьев день еще больше обдавал жаром и был слепяще ярок. Бобби огляделся, но никого не увидел. Где-то в глубине парка десяток малышей (наверное, Воробушки или Малиновки из Стерлинг-Хауса) хором пели песню, но вокруг бейсбольных полей не было ни души — ни ребятни, ни мамаш, катящих коляски с младенцами, и никаких признаков Реймера, здешнего участкового, который в хорошем настроении мог угостить мороженым или арахисом в пакетике. Все от жары попрятались по домам.
По-прежнему медленно — рука Бобби обнимает Кэрол за пояс — они прошли по дорожке, которая выводила на угол Коммонвелф и Броуд. Холм, по которому взбиралась Броуд-стрит, был таким же безлюдным, как парк; нагретый воздух колыхался над мостовой, будто над мусоросжигателем. Ни единого пешехода, ни единой движущейся машины.
Они вышли на тротуар, и Бобби как раз собрался спросить, сумеет ли она перейти через улицу, но тут Кэрол сказала высоким шепотным голоском:
— Ой, Бобби, я сейчас потеряю сознание.
Он испуганно посмотрел на нее и увидел, что глаза у нее закатились, стали поблескивающе белыми. Она закачалась, как почти спиленное дерево. Бобби бессознательно нагнулся и, когда колени у нее подогнулись, обхватил ее вокруг бедер и спины. Он был справа от нее, а потому не причинил новой боли ее левой руке. К тому же даже без сознания Кэрол продолжала держать правой рукой левый локоть, помогая левой руке не двигаться.
Кэрол Гербер была с Бобби одного роста, если не чуточку выше. Казалось бы, ему не хватило бы сил пронести ее по Броуд-стрит, даже шатаясь. Однако у людей в шоке силы берутся неизвестно откуда. Бобби нес ее — и ни разу не пошатнулся… Он бежал под палящим июньским солнцем. Никто не остановил его, никто не спросил, что случилось с бесчувственной девочкой, никто не предложил помочь. Он слышал машины на Эшер-авеню, но этот уголок мира обрел жуткое сходство с Мидуичем, где все заснули одновременно.
Ему в голову не пришло отнести Кэрол к ее матери. Квартира Герберов была выше по холму, но не это было причиной. Бобби мог думать только о Теде. Тед будет знать, что делать.
Когда он начал подниматься на свое крыльцо, его сверхъестественная сила пошла на убыль. Он пошатнулся, и нелепое двойное плечо Кэрол задело перила. Она напряглась у него в руках, закричала. Ее полузакрытые глаза открылись.
— Мы уже почти тут, — заверил он ее прерывающимся шепотом, совсем не похожим на его обычный голос. — Почти тут. Прости, что я тебя стукнул. Мы почти…
Дверь открылась, и вышел Тед. На нем были серые брюки от костюма и майка. Выглядел он удивленно, сочувственно, но не испуганно.
Бобби кое-как поднялся на последнюю ступеньку, и тут его повело назад. На жуткий миг он подумал, что свалится, может, разобьет голову о цемент. Но тут Тед схватил его и удержал.
— Дай ее мне, — сказал он.
— Только зайдите к ней с другого бока, — просипел Бобби. Руки у него дрожали, как струны гитары, а плечи горели огнем. — С этого нельзя.
Тед обошел их и встал рядом с Бобби. Кэрол смотрела на них снизу вверх, ее пепельные волосы перекинулись через запястье Бобби.
— Они меня покалечили, — прошептала она Теду. — Уилли… Я просила его остановить их, но он не захотел.
— Не говори пока, — сказал Тед. — Все будет хорошо. Он взял ее у Бобби со всей осторожностью, и тем не менее они чуть-чуть пошевелили ее левую руку. Двойное плечо под белой блузкой дернулось. Кэрол застонала, а потом заплакала. Из ее правой ноздри снова поползла кровь — ярко-алая капля на фоне побелевшей кожи. На мгновение Бобби припомнился его сон. Глаз. Красный глаз.
— Придержи дверь, Бобби.
Бобби открыл дверь пошире. Тед пронес Кэрол через вестибюль в квартиру Гарфилдов.
В ту же самую секунду Лиз Гарфилд начала спускаться по железной лестнице на Главную улицу к стоянке такси. Она двигалась с медлительной осторожностью хронически больной, держа в обеих руках по чемодану. Мистер Бертон, владелец газетного киоска, как раз вышел покурить. Он смотрел, как Лиз спустилась с лестницы, откинула вуалетку и осторожно провела по лицу носовым платочком. При каждом прикосновении она чуть вздрагивала. Она была сильно накрашена, но никакой макияж помочь не мог. Только привлекал внимание к тому, что с ней произошло. От вуалетки толку было больше, хотя она и прикрывала только верхнюю часть лица, и теперь Лиз снова ее опустила. Она подошла к первому из стоящих такси, и водитель вылез помочь ей с чемоданами.
Бертон подумал: кто мог так ее отделать? И от души пожелал чтобы виновнику в эту самую минуту дюжие полицейские массировали голову дубинками. Тот, кто способен так обойтись с женщиной, ничего лучшего не заслуживает. Человек, способный так обойтись с женщиной, не должен разгуливать на свободе… Так считал Бертон.
Бобби подумал, что Тед положит Кэрол на диван, но нет. В гостиной было одно кресло с прямой спинкой, и он сел в него, держа ее на коленях — вот как Санта-Клаус в универмаге Гранта сажал к себе на колени малышей, которые подбегали к нему, пока он восседал на своем троне.
— Где еще у тебя болит, не считая плеча?
— Они били меня по животу. И по боку.
— Какому боку?
— Правому.
Тед осторожно задрал ее блузку с этого бока. Бобби со свистом выпустил воздух через нижнюю губу, когда увидел синяк, пересекавший ее ребра по диагонали. Он сразу узнал очертания бейсбольной биты. И понял, чьей биты — Гарри Дулина, прыщавого балды, который видел себя Робин Гудом в той чахлой пустыне, которая сходила за его воображение. Он, и Ричи О'Мира, и Уилли Ширмен поймали ее в парке, и Гарри бил ее битой, а Ричи и Уилли держали ее. Все трое ржали и называли ее Гербер-Беби. Может, все началось как шутка, а потом вышло из-под контроля? Ведь почти то же самое случилось в «Повелителе мух»? Все чуточку вышло из-под контроля?
Тед прикоснулся к боку Кэрол снизу. Его узловатые пальцы растопырились и медленно заскользили вверх. При этом он наклонял голову, словно не столько прикасался, сколько слушал. Может, так оно и было. Когда он добрался до синяка, Кэрол ойкнула.
— Больно? — спросил Тед.
— Немножко. Не так, как плечо. Они ведь сломали мне руку?
— Нет, не думаю, — сказал Тед.
— Я слышала, как оно хрупнуло. И они слышали. Потому и убежали.
— Ну конечно, ты слышала. Безусловно.
По ее щекам катились слезы, лицо все еще было пепельно-серым, но Кэрол как будто чуть-чуть успокоилась. Тед задрал ее блузку до подмышки и оглядел синяк. «Юн не хуже меня знает, чем ее ударили», — подумал Бобби.
— Сколько их было, Кэрол?
«Трое», — подумал Бобби.
— Т-трое.
— Трое мальчишек? Она кивнула.
— Трое мальчишек против одной маленькой девочки. Значит, они тебя боялись. Они, наверное, думали, что ты львица. Ты львица, Кэрол?
— Если бы! — сказала Кэрол и попыталась улыбнуться. — Если бы я могла рыкнуть и прогнать их! Они меня п-покалечили.
— Я знаю. Знаю. — Его ладонь скользнула вниз к синяку и закрыла сизый отпечаток биты на ее ребрах. — Вдохни.
Синяк вспучился под ладонью Теда. Сквозь его желтые от никотина пальцы Бобби видел полоски лилового пятна.
— Так больно?
Она мотнула головой.
— А дышать?
— Тоже нет.
— И когда твои ребра прижимаются к моей руке, тоже не больно?
— Нет. Только саднит. А больно… — Она взглянула на свое жуткое двугорбое плечо и тут же отвела глаза.
— Я знаю. Бедненькая Кэрол. Бедняжка. Мы до этого еще дойдем. Где они тебя еще били? Ты сказала, по животу?
— Да.
Тед задрал ее блузку спереди. Еще синяк. Но выглядел он побледнее и не таким жутким. Тед осторожно прикоснулся к нему кончиками пальцев — сначала над пупком, потом под ним. Она сказала, что не чувствует там такой же боли, как в плече, что живот у нее только саднит, как ребра.