Охота на Королеву
Дети богини Дану не спят в люльках своих золотых.
Хмурятся и смеются они, не закрывая глаз…
Уильям Батлер Йейтс, «Неукротимое племя»
Возрадуйся, Царица: твой освободитель близко!
Мой лёгкий шаг не потревожит упругого мха в сплетении корней вековечных дубов, которые, будто стражи, замерли у порога зари, что расправляет алые крылья над горизонтом.
Время ждёт.
А сердце шепчет: «Потерпи ещё немного…»
Не спи, Царица!
Мой путь ведёт по кромке заката, но я дойду…
Ветер гонит палый лист,
По воде скользит, не глядя.
Ветер – сказочный флейтист.
Он сплетает мои пряди.
Поступь Смерти уже слышу,
Тьма идёт за мною следом.
Я тебя не насмешу,
Когда явишься за ответом.
Повелитель… Король… Царь…
Ты внемли молитве Пака,
Что возводит на алтарь
Горе в одеяньях мрака.
Пак выдохнул с тоской, чуть не плача, вдохнул ночной туман, который висел над прогалиной, колыхаясь, словно белёсая вуаль, и продолжил:
Вот-вот ляжет первый снег…
Пленён нежный чистый разум!
Мэб не совершить побег –
Я воззвать к тебе обязан!
Точно бесы дрались мы,
Но враги не отступали.
Холод чувствую зимы…
Меня прости… тону в печали…
Я метнулся сразу к ней!
Рубил наотмашь сумасбродно!
«Царица умчись скорей!», –
Завопить готов утробно!
Нет препятствий для меча,
Если цель – живая плоть.
Я, отчаянно рыча,
Их пытался заколоть!
Мой серебряный клинок
Алкал кровь и плоть наймитов,
Пока не забагрил восток…
Но только слёзы были пролиты…
Гром – удар, удар и гром.
Боль в груди, душа разбита…
Думаю лишь об одном:
«Не погибни, Маргаритка».
Истончились жизни нити.
Рифмы нет, о, повелитель…
Ты услышь и приходи,
Оберон-освободитель.
Всё скажу… мне хватит сил!
Ярость жжёт и жжёт нещадно!
Верю я, не зря молил!
Явишься – умру отрадно!
– Случилось ужасное!
Пак зажал трясущейся дланью рану на боку.
Он искренне радовался, что сумел отыскать алтарь, запрятанный в дебрях Зачарованного леса, что всё ещё жив, что воззвал к Оберону и так исполнил свой долг шута.
Юноша лёг на камень, изрезанный тонким узорами, орошая тот багряной кровью, и прижал пальцы правой ко лбу – впился ногтями, желая заглушить старую боль новой.
Его мольбу унёс ветер.
Пак опустил затылок на изголовье алтаря.
Ему мешало дышать железо, засевшее в лёгких – картечь.
«Блаженны миротворцы, ибо наречены они будут Сынами Божьими».
Лживые посулы!
Такие вот «Сыны» уже тысячу лет пытались уничтожить его племя даже в памяти людей, и убивали ши, верша «правый» суд.
Напавшие на кавалькаду бойцы в зачарованных доспехах вполне могли быть их потомками.
Яркий свет звёзд резал глаза, и Пак опустил веки.
Он хотел кричать[1]…
«Блажены кроткие, ибо наследуют они землю».
Оправдание для трусов!
Если бы Пак не сопротивлялся, то остался бы лежать на поле боя.
И не добрался бы сюда!
За ним гнались!