– Не бзди! Забижать нас здесь не думают, и с изветом тоже не побегут, куда надо.
– Ты не понял – мы подставляем их: из-за нас и они в опасности! А ну как нагрянут те, что гнались за нами?
– Кар-кар! – передразнил Аверя. – Потаенная тропка, по которой нас привели, никому, кроме здешних, не ведома: сборщики податей иным путем ездят – уж я разузнал!
– Но силой клада…
– Пройти через такую топь на голой удаче? Из твоих слов выходит, что Василий казною с наймитами не делился! А своих таланов им на подобное дело явно не достанет. К тому же они поиздержались, противоборствуя тебе. Да мы тут как у Бога за пазухой, – заключил Аверя, и Максим не почувствовал в его словах деланной самоуверенности. – Погоди, к вечеру еще погреемся в баньке…
Потянувшись в предвкушении и напоследок подмигнув, Аверя направился проведать сестру. Максим вышел во двор, благо солнце уже давно перевалило через зенит и жары не ощущалось. Опершись на плетень, мальчик смотрел в сторону страшного болота, отделенного от домов редколесьем. Разные звуки – жужжание насекомых; крики птиц, которые охотились за ними и, видимо, где-то под застрехой свили гнездо; полусонное потявкивание сторожевого пса, который, по давней собачьей привычке подавал голос, когда муха пыталась сесть ему на морду – мешались у Максима в голове, и он чувствовал, что понемногу успокаивается. Пес гавкнул в очередной раз, но теперь что-то показалось Максиму подозрительным; немного повернувшись, он понял, что лай сейчас доносится не из деревни, а с противоположной стороны, оттуда, куда он глядел прежде, и делается все отчетливей. Безумная мысль, что это – не более чем иллюзия, на секунду посетила Максима, но к нему бежали взволнованные крестьяне и Аверя, которые, несомненно, слышали то же самое. Аверя остановился в двух шагах от плетня; он так запыхался, хотя пробежал и немного, что не сразу смог произнести:
– Пустили собак по нашему следу! Но как…
– Лоскут… – помертвелым тоном вымолвил Максим.
– Чего? Говори толком!
– Когда мы перевязывали Аленку в лесу, я сначала отрезал негодный кусок ткани и выкинул. – Максим в остервенении рванул рубаху, показывая ее изуродованный край. – Теперь они идут по нему. Я идиот!..
В ответ громко залаял деревенский пес; он хрипел, и, казалось, вот-вот сорвется с цепи. Аверя резко развернулся; Бог знает, что он чувствовал в тот миг, но его остановили, не позволив ринуться к избе, где находилась Аленка.
– Куда, шалая кровь? Схороним! – раздался голос.
Чуть поодаль уже возился мужик, обнажая в земле черное, прямоугольное отверстие, к которому Максима, будто малыша, поднесли на руках. Из поспешного объяснения Максим понял, что потайной погреб был сооружен вскоре после несчастья, произошедшего с Чурбачком, – во избежание других подобных случаев и под началом мастера, который, к несчастью, уже помер, и потому поблагодарить его ребятам не удастся. Аверя уже спустился на нужное количество ступенек плотно врытой деревянной лестницы. Максим присоединился к нему; вскоре мальчикам пришлось принимать Аленку, которая, вероятно, только что разомкнула веки и теперь недоуменно озиралась, еще до конца не понимая, что же произошло. Максим обратил внимание, что детей не было поблизости, хотя любопытство непременно заставило бы их примкнуть к взрослым: видимо, родители увели их, чтобы те не видели, куда прячут гостей.
– Сидите здесь, покуда гроза не минет! – выдохнул человек, прежде встретившийся с Максимом в царском дворце.
– А как же вы?
– Не о нас – о Жар-птице думай! Ее выкликни!
Эти слова были последними, которые услыхал Максим. Наступила непроглядная тьма: крышка погреба захлопнулась. Видимо, крестьяне торопились перед появлением погони замаскировать убежище и затем рассредоточиться, чтобы своим присутствием не выдать его местонахождения. Самим залезать времени уже не оставалось, да и погреб не был рассчитан на то, чтобы вместить всех деревенских жителей. Аленка прильнула к брату, Максим же сидел чуть в стороне. Его начинала пробирать дрожь – как по причине возраставшего волнения, так и из-за холода, в сыром воздухе казавшегося особенно неприятным. Очевидно, подземные воды проходили совсем близко, и чудилось, что достаточно ткнуть пальцем в любую из стен, чтобы влага начала просачиваться в погреб.
– Как в могиле, Аверя! – Аленка поежилась.
– Ничего!.. Рано нам еще с родителями свидеться – не срок.
– А страшно!..
– Сотвори молитву – оно легче…
Аленка послушалась, и некоторое время тишину нарушал только ее еле различимый шепот: звуки извне до погреба не долетали. Что творится снаружи, ребята могли лишь гадать, до тех пор, пока неведомый крик не пробился через плотно прикрытую дверцу, как сквозь брешь, проделанную в крепостной стене, прорывается передовой отряд осаждающих. Напоминая сразу человеческий вопль и рев забиваемого животного, новый звук одновременно не был ни тем, ни другим; так, во всяком случае, подумалось Максиму, который, вскочив, едва не ударился плечом о дубовую ступень. Остальные ребята, скорее всего, были испуганы не меньше, хотя и готовили себя к подобному; у Авери, проглотившего ругательство, вырвалось: