Луна выглянула в разрыве между тучами и осветила лицо сотника, на котором читалась непреклонная решимость. Царевич стоял по щиколотку в грязи и воде, и рябь искажала его отражение, так, что чудилось, будто его отбрасывал и не человек вовсе. С губ Василия сорвалось:
– Ах ты!.. Я тебя приневолю слушаться!
Он выбросил вперед руки; четыре выставленных пальца были направлены на сотника и крестьян, находящихся позади него и уготованных в жертву. Сотник недобро усмехнулся, затем вдруг отступил немного и сделал резкий взмах. Царевич заорал; из его тела хлынули две широкие черные струи. Тотчас, как по знаку, четверо солдат с обнаженными кинжалами отделились от общей группы; они окружили Василия, а когда через секунду расступились, царевич неподвижно лежал в той луже, куда ранее упали отсеченные кисти его рук, навсегда застывшие в бесполезных распальцовках.
Жители деревни наблюдали за разворачивающимся перед ними действом, оцепенев и пока не смея верить, что еще более жуткого продолжения все-таки не последует. Сотник стащил с головы шапку и, обернувшись к ним, произнес:
– Оставайтесь с миром… Никто не поставит вас к ответу за кровь, которая пролилась здесь, новой же не бывать. – Издали вновь раздался вой бешеного пса, и сотник, прежде чем отдать команду сниматься с лагеря, сказал, кивнув в ту сторону:
– Его убьете сами, если что… Прощайте.
Глава 21.
Вторая клятва
Максим откинул крышку.
Деревни не было; во всяком случае, язык мальчика не повернулся бы назвать этим словом то, что предстало перед его взором и уцелело лишь благодаря недавнему дождю. Впрочем, огонь, вероятно, тлеющий где-нибудь под кучами остывающего пепла, еще мог разгореться и довершить то, что начал. Желание помочь своим семьям и отомстить за погибшего товарища трансформировалось в другое, и его плоды Максим теперь мог наблюдать воочию.
Аверя также выбрался из погреба и помог сестре сделать то же самое. Подойдя к Максиму и коснувшись его плеча, он указал на валявшийся неподалеку обугленный череп с молочными зубами и произнес:
– Этого ты хотел для нас с Аленкой?
В вопросе не чувствовалось ни злобы, ни насмешки, а только печаль и досада. Максиму было бы не так горько, если бы Аверя рассердился или даже побил его; прижавшись лбом к обгоревшей стене хлева, откуда скот был или переколот, или угнан, Максим еле слышно выдавил:
– Простите, ребята! Я подумал, что равен Богу. Какой же я дурак!..
– Ладно, не сыри глаза: не всякое лыко в строчку, – помедлив, сказал Аверя. – По крайней мере, сведали: Жар-птицы в тебе нет. Но ты можешь ее имать. Ты один!..
– Да пропади она пропадом!..
– И мы – пропади? Или иную дорогу знаешь, что мимо плахи ведет? Мы ж против государева наследника своровали, а руки и ноги секли и за меньшие вины.
– Так что нам теперь делать?
– Выдвигаться к Синим горам! Там она – там ей и овладеешь.
– Как?
– Сама твоей будет…
– И как я найду ее?
– Почуешь. Ты – из иного царства…
– И далеко до этих гор?
Аверя назвал расстояние в верстах, которое Максим сразу же забыл, понял только, что оно значительно.
– Без лошадей, денег и еды…
– Знаю: может, придется побираться да корье жрать заместо хлеба. – Аверя придвинулся к Максиму и горячо зашептал: – А то бают: был в некоем городе воевода шибко неправедный, людей к потолку вздергивал по единому наговору, без улик!.. У одной же вдовы, там же обретавшейся, старший сын к лихим людям подался. Воевода и говорит ей: коли сочту, что по твоей наводке да с твоего ведома было, суставы тебе так выверну, что назад не вставишь… Меньшой же брат того, кто сбег, – а годков ему было помене нашего – пошел во двор к воеводе за мать просить. Воевода велел челядинцам пропустить его, оглядел затем и изрек: окажу-де ей милость, да только и ты мне окажи. Походи ко мне ночью, а покуда ходишь, мать твою не трону… И с братом не буду строг, ежели судьбу его мне решать приведется. Сладенек ты, как свежеотжатый мед… Максим, если до такого приспеет в крайности, содеешь? Я ради Аленки бы…
Максим поначалу вздрогнул, но затем глянул на друга и ответил без дрожи в голосе:
– Я – как ты!.. Только ради вас обоих. И ради Пашки… Ребята, слушайте! Вы не разузнали, что с ним? Когда на нас напали, я не успел спросить…
Аверя, и без того не слишком веселый, еще больше помрачнел; Аленка же, сидевшая чуть поодаль, побледнела и отвернулась.
– Да не тяните вы! – крикнул Максим, заподозривший неладное. – Что случилось?
Аверя опустил голову, точно съежившись под острым, направленным на него взглядом, и наконец откликнулся – тихо, словно опасаясь, что кто-то посторонний услышит: