Кита слушала безостановочно льющуюся речь фрау Бекерле, а мысли ее шли своим, не единожды уже пройденным путем. Когда-то они с Богданом приезжали в Чамкорию не спасаться от вражеских налетов, а чтобы немного отдохнуть, встретиться £ друзьями, поговорить о литературе, искусстве, археологии…
Кита очень гордилась тем, что стала членом Союза женщин-писательниц, но не это было самым главным. В памяти всплывало сейчас еще более дорогое и радостное, отгоняя мысли о тревожном настоящем. Она вспоминала милые патриархальные дни Богоявления, когда после молебна все вместе отправлялись во дворец. Его величество был еще жив, он подарил тогда Богдану бриллиантовую булавку для галстука. И в том, как преподнес он этот подарок, было столько неожиданного и даже символичного, что она никогда этого не забудет. Царь три раза уколол руку Богдана острием булавки, после чего Богдан трижды уколол руку царя, а потом Его величество попросил ножницы и отрезал острие, чтобы никто больше не мог повторить этот ритуал. В нем было нечто вроде заклинания. Он как бы скреплял дружбу. Заключал в себе условие избегать конфликтов, быть верными единомышленниками, трудиться вместе на благо Болгарии. Некоторым этот ритуал дарения казался проявлением слабости царя, его данью суевериям. И если иметь в виду напряженную обстановку под Сталинградом, когда каждый день ожидали падения этой коммунистической крепости, проявление слабости приобретало символическое значение. Спустя десять дней, когда миру стала известна настоящая правда о Сталинграде, некоторые злопыхатели, помня о царском подарке Филову, шутили, что даже царская кровь не принесла немцам победы. Великий национальный траур, объявленный в знак скорби по убитым и взятым в плен немецким солдатам, поверг все правительство в уныние. Сторонники нового порядка были смущены. Кита впервые видела, как ее муж страдает от бессонницы. Он не отвечал ни на какие вопросы. Лишь однажды сказал, что смерть семидесяти или ста тысяч немецких солдат не отразится на последующих действиях немецкой армии. Конечная победа все равно будет за Германией. Но есть и другая сторона. Возрастают аппетиты англофилов, так называемой буржуазной оппозиции, приободряются коммунисты. Забот у правительства прибавится.
И слова мужа подтвердились. Как насмешка прозвучало приглашение Бурова на чашку кофе. Филовы отказались. Не хотели видеть торжество в глазах этого англомана. Впоследствии Кита неоднократно замечала, как Богдан сидит в своем кабинете и рассматривает царский подарок с отрезанным острием. Булавка стала необходима ему, она словно умножала его силы, придавала твердости. После смерти царя, как она заметила, он перед принятием ответственных решений обязательно вкалывал ее в галстук. Так было, когда решалась судьба Александра Пеева и всех, кто проходил по его делу. Это случилось почти месяц спустя после посещения фюрера. Весть о расстреле Александра Пеева и его сообщников вызвала шок у софийской элиты. С Пеевым были связаны взятками очень многие, особенно среди военных. Богдан торжествовал. Он утер нос генералу Михову. Сейчас тот стал помягче и посговорчивее, и Филов знает причину. Много еще мути осталось в военном министерстве. Под его крышей совершались всевозможные аферы и плелись шпионские сети. До этого Михов считал военное министерство цитаделью державы, неодолимой крепостью патриотов. А что вышло на поверку? Именно там и обнаружили самую большую брешь.
По вечерам, лежа в огромной кровати, Кита и Богдан подолгу обсуждали каждый тревожный случай. Так было при создании регентства, при решении участи иностранных резидентов, так бывало каждый раз, когда возникали вопросы государственной важности. А сколько анекдотов, сколько злобных выпадов кружило по ее адресу! И все от зависти. Она, мол, хочет царствовать, хочет усыновить маленького Симеона. Был царь-объединитель, теперь — царь-заместитель. На их автомобиле кто-то установил царскую корону. Одна из ее фраз стала известна всей стране, и в том виновата она сама. Когда Филов стал регентом, она не сдержалась и воскликнула: «Богдан, Богдан, теперь мы будем царствовать!..» Воскликнула в присутствии только матери и отца. Непонятно, как эта фраза вышла за стены дома. Может, мать где-то прихвастнула… И стены имеют уши, напрасно она не сдержалась.