Слова отца заставили дочь надуть губки.
— Отец преувеличивает, Борис, — сказала она, и это «Борис» никого не удивило, потому что они знали друг друга еще детьми. Когда Борис с братом приезжали к ним в гости, Трина все время проводила с ними. Ей было интересно с софийцами, и она часто слышала, как взрослые за рюмкой ракии сватали ее кому-нибудь из братьев. Эти детские воспоминания сменились юношескими. Трина не раз бывала в доме Развигоровых, дружила с Александрой, несмотря на то что иногда чувствовала в ней некоторое высокомерие. Они были почти сверстницами — Трина всего лишь на год старше — и в университет поступили вместе. Но пока дочь Развигорова училась, Трина поспешила выйти замуж за адвоката, прошедшего курсы для офицеров запаса, и оставила университет. Муж открыл контору в ее родном городе, и Трина решила собственным примером улучшить вкусы сограждан.
Сейчас она загадочно улыбалась, и в ее черных глазах сверкали дьявольские огоньки. Борис нравился ей давно. Еще в Софии она не раз приходила к Развигоровым в надежде встретить его, но ей не везло. А когда она вышла замуж, пришлось забыть его. И вот теперь он здесь, и она не собирается упускать случай. О таком стройном решительном мужчине она всегда мечтала. Ее муж очень изнежен, ей до сих пор непонятно, почему он пошел на курсы офицеров запаса. Наверное, думал, что так легче пройдет его воинская служба. Борис же — настоящий офицер, целеустремленный, умеющий отстаивать свои убеждения. Ей нравилась его внешность: широкоплечий, с волевым лицом, с тяжелым квадратным подбородком — во всем этом ощущается что-то неизведанное, сильное. Молодая женщина встала, подошла к широкому окну холла и, поднявшись на носки, попыталась поправить складку на занавеске. При этом стан ее прогнулся, платье поднялось кверху, открыв красивые ноги, и вся ее фигура высветилась в сознании капитана как разноцветная радуга. Он почувствовал, как его охватывает дрожь желания, встретил ее ответный взгляд, и этого мгновения было достаточно, чтобы понять друг друга. Она молча прошла мимо, слегка коснувшись его плеча, и села на свое место. Никто ничего не заметил. Отец и мать продолжали пить уже остывший кофе, молчаливые и озабоченные.
Капитан Борис Развигоров поднялся.
Он пошел в свою комнату за портфелем. Без него он теперь не выходил из дому. Уже возле дверей увидел Трину. Она потянулась, чтобы смахнуть с его гимнастерки какую-то пылинку, и, взглянув ему прямо в глаза, сказала:
— Ты очень поздно возвращаешься…
— Сегодня постараюсь вернуться вовремя, — ответил он.
Сообщение лежало перед ним. Листок бумаги, прижатый к столу грузом трагической вести. Холод, которым от нее повеяло, делал кабинет мрачным и неуютным. Георгий Димитров отодвинул радиограмму, как раскаленный уголь. Он не мог поверить тому, что случилось. Весть была настолько неожиданной, что просто не вмещалась в его сознание. Самолет, на котором летела группа Станке Димитрова-Марека, потерпел катастрофу, и человека, который отправлялся в Болгарию с такими радостными надеждами, больше не было. Почему так происходит, почему лучшие мгновения бывают омрачены, лучшие намерения остаются неосуществленными, самые нужные люди исчезают навеки? Георгий Димитров не мог найти себе места от скорби, от боли, от чувства невосполнимой утраты. И почему это должно было случиться именно сейчас, когда события в Болгарии идут к логическому завершению, когда люди с опытом борьбы, с революционной закалкой так необходимы?
Васил Коларов, пришедший, чтобы разделить их общее горе, сидел бледный, беспомощно опустив руки, сокрушенный неожиданной вестью. Подробностей катастрофы не сообщалось, но факт, что она произошла, не оставлял сомнений. Димитров снова поднял трубку телефона. Он хотел все же знать, где и как произошла авария. Обещали, что в ближайшее время подробные сведения будут получены. Будут или не будут, но он никогда уже больше не увидит своего друга и товарища, не увидит его поседевших волос и той решительности во взгляде, которая всегда его восхищала. Станке Димитров-Марек вошел в жизнь Георгия Димитрова просто и естественно, как сама идея, которой они служили. Оба они посвятили себя борьбе за счастье народа, за осуществление великих партийных целей. Но наряду с этим главным было еще нечто личное, теплое, человеческое, не поддающееся измерению, связывавшее их невидимой нитью и вне служебных отношений. Взаимное притяжение, искренность и внутренняя близость, помогавшая понимать друг друга с полуслова.