Георгий Димитров безотчетно забарабанил пальцами по столу.
— Теряем людей… Теряем… — Вздохнув, добавил: — И как-то нелепо…
Коларов промолчал. Он знал привязанность Димитрова к Мареку, знал, какие большие надежды были связаны с отлетом Марека в Болгарию. По мнению Димитрова, Марек при создавшейся революционной обстановке был бы чрезвычайно полезен. Станке Димитров уже выполнял поручения партии в Болгарии и хорошо справлялся с заданиями. А сейчас, когда народу предстояло решить судьбу государства и правительства, когда он должен был показать свою силу, продемонстрировать то, о чем всегда говорили советским друзьям болгарские эмигранты, — верность и любовь народа к братьям-освободителям, — сейчас Марека не было. Перед отправкой группы Марека в Болгарию Димитров долго беседовал с ним и его спутниками, напутствовал, советовал, как сориентироваться в обстановке на месте, что и как делать. Дело первейшей важности — помощь в создании правительства Отечественного фронта, которое должно порвать с Германией, взять судьбу страны в свои руки и незамедлительно объявить войну рейху. Участие Болгарии в войне против гитлеровцев вырвало бы ее из сателлитов и помогло бы победителям по-иному отнестись к ней. Вот что поручалось осуществить группе Марека, которая должна была способствовать объединению всех демократических сил страны, послужить для них эффективным интеллектуальным катализатором в этот решительный для Болгарии момент… Разговор шел спокойный, дружеский. В нем было много товарищеской заботы и добрых советов. Димитров пожелал Мареку успеха, он надеялся на скорую встречу с ним на родной земле. На прощание подарил ему ручку, чтобы Марек подписал ею первое воззвание к дорогому им отечеству, сообщавшее о переменах в его судьбе… А сейчас сердце Димитрова сжимала боль большой утраты.
— Да, теряем товарищей… — Эта мысль не оставляла его.
Много людей, с которыми он работал, прошло через его сердце, и многих уже нет в живых. Так было с членами группы Цвятко Радойнова, Жельо Атанасова, Ивана Винарова, с подводниками… Некоторые живы, борются, дают о себе знать, информируют. Но с каждой новой смертью Димитров чувствовал, что на его плечи ложится все больший груз, душа принимает еще одну боль. И столько боли в ней уже осело, что иногда он думал: отдаться порождаемым ею чувствам — значит открыть двери отчаянию. Нет!.. Отчаяние давно уже пыталось завладеть им. Еще со времен Моабита. Но бескрылое уныние, мрачный пессимизм не могли найти лазейки в его душу, не могли окопаться там, потому что вершина, на которую он взошел, не терпела половинчатых характеров. Люди воюют за человечность, в этой войне огню удается спалить чьи-то крылья, отнять чью-то мечту, устремленную к свету рождающегося дня. К сожалению, это в порядке вещей, это реальная жизнь. Вот и Марека нет, ушел человек, всеми любимый и всем необходимый. Нет его больше!.. Димитров подсел к Коларову, положил руку ему на плечо. Сделал он это непроизвольно. Ощутить рядом с собой плечо друга в такой момент было ему очень нужно. Стараясь вывести его из состояния подавленности, Коларов сказал:
— Да, большая потеря… — Помолчал и добавил: — Столько смертей мы видим… Казалось бы, можно и привыкнуть, но человек с этим никогда не сможет примириться… Терять друзей и товарищей…
— Потому мы и люди, а не бездушные продукты природы… — Димитров снова встал, сделал несколько шагов по комнате и сказал устало: — Я много думал о нем и все время связывал его имя с апогеем нашей борьбы. Сейчас настало время нанести последний удар… Его место было там, он сделал бы это… Такой организатор… Способный, очень подходил для подобного дела…
В этих словах Коларов чувствовал и боль Димитрова, и оценку деятельности Марека. Такую оценку Димитров давал очень редко… На фоне общенародного героизма советских людей она звучала особенно веско. Коларов встал и подошел к окну. Они стояли рядом и смотрели на великий город, на его старинные башни, немые свидетельницы прошлого. Этот город жил жизнью великой страны, давно перестал быть прифронтовым. Волны войны плескались теперь где-то у границ Болгарии, но для боли расстояний нет. Самолет сгорел вместе с большой надеждой. Но как жизнь человечества не прерывается со смертью одного человека, так и борьбу не перечеркнуть одной смертью. Будут другие люди. И Георгий Димитров уже думал о человеке, который заменит Марека…
Болгария ждала его…
Из ставки фюрера непрерывно летели шифрограммы. Там боялись за положение в Болгарии. Чувствовали, что правительство проявляет медлительность, что партизанское движение угрожающе растет, что пора ввести в кабинет таких людей, как Александр Панков и Кантарджиев. Хватит держать их в стороне от решения важных вопросов. Бекерле уже несколько раз говорил с Цанковым, но не видел для него иного пути к власти, кроме переворота.