Димитров во второй раз приезжал на обследование и отдых. Теперь он намеревался пробыть здесь очень недолго, чтобы пройти заключительную проверку. С главным врачом он давно знаком. В свободные минуты врач часто приходил к нему поговорить — и не только о близких людях, воевавших на разных фронтах, но и о сопротивлении немцам в тех странах, где они, союзники, были полными хозяевами. Димитров знал, как идут дела в Болгарии, знал о росте партизанского движения и поддерживал его. Существовала нелегальная радиосвязь с ЦК Болгарской рабочей партии. Существовали и радиостанции «Христо Ботев» и «Голос народа», которые разоблачали немецкую пропаганду и укрепляли веру народа. И как только он подумал, что нужен, необходим вне этих стен, этого спокойного уголка, где он сидит в тиши, то почувствовал, что дыханье его участилось и затруднилось. Пришло время вернуться туда, где кипит борьба, к товарищам и друзьям. Недавно его посетил Васил Коларов и привез из Болгарии новости, которые, однако, не только не успокоили его, но усилили желание покинуть этот тихий уголок.
Димитров пересек тенистую аллею, свернул около белой скамейки и направился к низкой террасе. Главврач издали заметил его и поспешил навстречу:
— Как вы себя чувствуете, Георгий Михайлович?..
Русская традиция называть собеседника по имени-отчеству была так глубоко здесь укоренена, что не допускала другого обращения, но в данном случае необычным было то, что отца Димитрова звали не Михаил, а Димитрий, и сын был назван в его честь Митей; Димитров много раз пытался объяснить это людям, но к нему продолжали обращаться по-прежнему, и он уже больше не пытался поправлять друзей и знакомых. Для болгар он был Георгий Димитров, а для советских товарищей — Георгий Михайлович.
И поэтому обращение главврача не произвело на него впечатления. Его коснулся только смысл вопроса: как он себя чувствует? Если бы он мог избавиться от мыслей о сыне и о родине, то, возможно, чувствовал бы себя неплохо. Теперь же и в этой больничной обстановке, где у него было все, что надо, он не мог чувствовать себя хорошо; к тому же был нарушен его стереотип активного труда.
— Пора уже меня выписать, товарищ главврач…
— Нет ли у вас, Георгий Михайлович, жалоб на персонал?
— Жалоб нет ни на кого, кроме как на самого себя. Не привык я отсиживаться в заветрии, когда вокруг бушует буря… У меня много работы… Очень… Особенно теперь…