Царица положила ладони перед собой на стол и как-то устало продолжала:
— Так как вы, господин Филов, в составе регентского совета, то я буду спокойна, однако, что касается характера… я не разделяю вашего мнения, но посмотрим…
Она не назвала имени князя, не захотела припомнить и жест господина Филова, когда он после смерти царя с каким-то нескрываемым порывом обнял Кирилла. Царица тогда была в коридоре, и это объятие произвело на нее особенное впечатление. Тот, кто пользовался полным доверием мертвого, теперь обнимает его брата, который с давних пор афишировал ненависть и пренебрежение к ныне опечаленной супруге усопшего монарха…
Царица давно познала нравы людей из высшего общества, и все же их неблагодарность удивляла ее. Эта мысль побудила ее вернуться к рассуждениям Константина Развигорова, к его невольно повторяемой фразе о том, что люди без корней легко меняют почву. В случайной сентенции заключалась большая истина, и время непрестанно и очевидно подтверждало ее.
Она распорядилась привести маленького сына и долго стояла, положив руку ему на плечо и глядя в его синие невинные глаза. Дитя становилось царем, не поняв еще смысла этого слова, как не поняло оно смерти отца. Шести лет маловато, чтобы обрести мужество, и мужество не могло поселиться в душе шестилетнего ребенка. Дети остаются детьми, независимо от их титулов. Ее мысли прервал шум за дверью. Это прибыл царский фотограф сделать снимок престолонаследника и нынешнего царя. Две престарелые камеристки в вечных белых передниках пришли за царем. Одна из них принесла трехцветную ленту, перекинула ее через плечо мальчика и заколола концы тонкой булавкой. Симеончо был готов, но мать распорядилась снова причесать его, чтобы пробор в волосах был виден яснее. Фотограф долго суетился около царя: из-за страха и почтения он не осмеливался высказать Симеончо самомалейшего пожелания и поэтому таскал тяжелый треножник то вперед, то назад. В конце концов он сунул голову в черный рукав, и вскоре все услышали: «Готово!» Это «готово» было столь обтрепано и так привычно произнесено, что сам фотограф испугался его безликости и потому поспешно добавил: «…Ваше величество, Ваше величество, готово!»
Фотопортрет был к вечеру размножен, но царице он не понравился. Она поручила фотографу снова расставить треногий аппарат, чтобы сделать снимок, который отвечал бы вкусу матери. На этот раз Симеончо был спич без трехцветной ленты, в полный рост — юный царь стоял прямо, в коротких панталончиках и белых носках. Мать долго вглядывалась в фотоснимок сына, прежде чем отправить его в придворную типографию для тиражирования.
Так или иначе выходило, что она дала согласие на регентство Кирилла, не попросив взамен у будущих регентов никакой компенсации, чтобы хоть чем-то обрадовать единственного преданного ей человека Константина Развигорова. Она подумала об этом, как только отослала фотопортрет сына в придворную типографию. Царица долго стояла в молчании, углубившись в раздумья и вслушиваясь в усталое «тик-так» настенных часов. Когда колокольчик в часах отзвонил семь раз, ей сообщили, что пришел Развигоров с визитом. Эта его преданность побудила царицу позвать начальника царской канцелярии, чтобы через него передать будущему регентскому совету ее пожелание — подумать о министерском портфеле для господина Константина Развигорова. «Они знают его способности и могут подобрать подходящее министерство», — сказала она. После этого Иоанна распорядилась позвать Развигорова.
Развигоров уже распрощался со своей мечтой, но все еще не верил, что царица даст согласие на включение в регентский совет князя Кирилла. Он успокоился, когда узнал, что в качестве условия она выставила его кандидатуру на должность министра. Эта весть вернула ему хорошее настроение, и он даже рискнул напомнить, что по Конституции князь не имеет права на место в регентском совете. Кроме того, согласно Конституции три регента должны быть избраны Великим народным собранием…
— Что мне до этого, господин Развигоров, пусть сами управляются с делами, — сказала она. — Я никогда не была ни государственным человеком, ни политиком и не буду вмешиваться в управление. Я всего лишь глупая женщина и озабоченная мать. В этой стране много чего происходило в нарушение Конституции, и, поверьте мне, так будет и впредь… От вас, добрый мой господин Развигоров, я хотела бы только одного — каким-либо образом обеспечить мне спокойствие, чтобы я могла воспитывать своих детей. И ничего больше…