То, что она видела там, вряд ли можно повторить в доме на улице Такворяна. Этот большой дом был все же очень мал по сравнению с дворцами, но ей хотелось так его переделать, чтобы он покорял с первого взгляда. Она надеялась, что в скором времени стены будут украшены фресками, и уже поговорила об этом с художниками. Для них, наверное, будет большой честью оставить о себе память в доме и в салонах Богдана Филова. Лишь бы наступило успокоение, закрепились бы немцы на Восточном фронте и началась бы нормальная дипломатическая жизнь. Еще двадцать восьмого ноября истек срок официального запрета на организацию приемов по случаю царской кончины. Целых три месяца. И только стали надеяться, что жизнь вернется в прежнюю колею, как внезапно начались бомбардировки. То первое бегство по шоссе к деревне Новый Хан было как бы сигналом. Бомбардировки пошли одна за другой. Англо-американцы стали появляться в воздухе средь бела дня, без всяких помех. Наша авиация пыталась что-то сделать — как и противовоздушная оборона. Но против огромной массы самолетов мы были беспомощны. Верно, есть и герои. Пилот Списаревский врезался в летящую вражескую крепость и сбил ее, но и сам погиб.
На такие примеры надо ориентироваться; но печать как воды в рот набрала. Различные болваны пытались шантажировать правительство и богатых людей угрозами. Ее муж видел это, но что он мог сделать, когда за каждым стоял самое меньшее министр, если не сам регент. Однако все это слишком мелко по сравнению с огромным несчастьем — бомбардировками. Один раз мадам Филову заранее предупредили о налете, хорошо, что под рукой был автомобиль, и она быстро оказалась в бомбоубежище; во второй раз она была в гостях у своей знакомой, брат которой, вернувшийся из Токио, привез сестре и мадам Филовой японские домашние платья. Только они начали их примерять, как завыли сирены. Мадам Филова, не помня себя от страха, быстро переоделась и влетела в автомобиль. В битком набитом бомбоубежище она впервые пережила весь ужас бомбардировки. Плач детей, крики женщин, ругань стариков, этот невообразимый гвалт среди адских взрывов лишили ее самообладания. Она дрожала как осиновый лист и была склонна обвинять тех, кто толкнул страну на путь «символической» войны, но, как только подумала о том, что ее муж подписывал в Вене протокол о присоединении Болгарии к Тройственному пакту, сердце у нее забилось, и она сжалась в своем углу так, чтобы ее никто не заметил. Целый час продолжалось адское перемалывание людей и строений. Когда все окончилось, мадам Филова еле-еле добрела до квартиры матери и ничком повалилась на кровать. После того как первое потрясение прошло, она словно во сне добралась до своего дома, который хотела превратить во дворец…
Филов вернулся домой, обойдя перед этим кварталы, подвергшиеся бомбардировке. Около зоологического сада все было разрушено, бушевали пожары и болтались на ветру искромсанные крыши, доски, провода. Люди плакали, женщины проклинали его. Большое несчастье разрушило сословные и прочие барьеры. Для многих людей мир уже перестал существовать, к другим несчастье пришло только сейчас. И никто не был уверен, что бомбардировки не повторятся. Две бомбы попали в германское посольство на улице Патриарха Евтимия. На бульваре имени Царя Фердинанда было разрушено много больших жилых домов. Бомбы упали и во дворе регентства. Сильно пострадала церковь святой Софии. Древнее здание, гордость и символ столицы, стало похоже на изъеденный коренной зуб, и Филов впервые испытал чувство, похожее на угрызение совести. Во всем этом была и его доля вины, но, так как в нем выработалась привычка всегда оправдывать себя, он тут же переложил вину на мертвого царя. Если б тот не договорился предварительно с немцами, Филов не должен был бы ехать в Вену. Хорошо, Вена Веной, спорил с ним некий внутренний голос, но кто вас побуждал объявлять войну Англии и Америке? Тут голос затих, ожидая ответа, но Богдан Филов притворился, что ничего не слышал. В этот момент он думал о себе. О том, как он чуть не погиб.