Посещение Чамкории его взбодрило. Снег здесь еще лежал, но и в солнечных лучах недостатка не было. Лишь в душных кафе угнетала атмосфера подозрительности, слухов и сплетен. Бекерле не остался неузнанным. Не успел он появиться в дверях, как хозяин кафе Гюро Радев бросился ему навстречу. Он вытер передником один из столиков, накрыл его чистой скатертью и чинно вытянулся в ожидании заказа. Посол был удивлен его ловкостью и заученной любезностью — навряд ли хозяин обучался на каких-либо курсах. Мало оставалось собственников, которые дорожили клиентами, особенно сейчас, когда карточная система все расшатывает, накладывая свой дурной отпечаток и на отношения людей. Кофе был заказан, вода и варенье тоже. Для гостей такого рода хозяин держал под стойкой чистый греческий коньяк. Был ли он настоящим, или настоящей была только бутылка с этикеткой «Метакса», знает один господь бог, но Бекерле почувствовал себя польщенным. Фрау Бекерле, без умолку что-то рассказывающая своим терпеливым собеседникам, перекинулась теперь на Мормана, пожелавшего составить им компанию, и долго объясняла ему особенности психологии болгарина. По ее мнению, болгарин — это человек с недостаточной уверенностью в себе, но с ощущением, что он умнее всех остальных. Неуверенность в себе обычно заставляет его лгать, быть неискренним, а ощущение, что он умнее других, делает его ложь правдоподобной. Так что эти две вещи, дополняя одна другую, создают типичный балканский склад ума и характера. Морман впервые столкнулся с таким определением болгарского характера и потому принял слова фрау Бекерле за остроумную шутку. Фрау Бекерле привела в пример хозяина кафе: «Вот видите — согнутая поза говорит о его приниженности, но, когда позже он подаст вам счет, вы удивитесь его умению сервировать правдивую ложь, а все потому, что он считает себя умнее вас». Морман громко расхохотался.
Его смех привлек внимание сидящих за соседним столиком. Там расположились Цанков, его зять и еще несколько господ со своими женами. Бекерле заметил их сразу же, но не подал виду. Хотел выяснить, как они будут реагировать на его появление. Как только Морман расхохотался, профессор Цанков встал и подошел поздороваться с мадам Бекерле и ее спутниками. Несмотря на то что услужливый хозяин поднес ему стул, он не соблаговолил присесть к их столику. Посол прекрасно понимал, почему Цанков соблюдает дистанцию. Как ни старались его люди найти Цанкову подходящее место в правительстве, ничего из этого не вышло. В конце концов Цанков начал думать, что причина его неудач — в позиции немецкого полномочного представителя, и поэтому не упускал случая продемонстрировать некоторую отчужденность. Эти игры были знакомы Бекерле, они тоже входили в понятие болгарского характера, о котором только что говорила его жена. Он достаточно долго прожил среди болгар, чтобы разбираться в некоторых присущих им чертах. В ближайшее время он думал пригласить профессора на разговор, чтобы открыть ему глаза на кое-какие вещи. Филов не хочет Цанкова, боится, как бы он его не сместил. Цанков может войти в правительство только при условии, что верх одержат самые правые. Тогда никто не сможет оспорить его притязаний на это место, вот только народ будет против. В сущности, Бекерле ничего тут не выдумал, таковы были слова нынешнего регента Филова.
— И что это означает? — спросил его тогда Бекерле.
— Означает, что, если потребуется, он будет резать свой народ, как даже турки не резали болгар…
Ответ был достаточно красноречив.
Цанков постоял, поговорил о погоде, о людях, о скуке, спросил, долго ли они тут пробудут, и поспешил вернуться к своему столику.
София была сильно разрушена, но жизнь шла своим чередом. Над городом простиралось синее небо, снег начал таять, словно на дворе был не февраль. Налетел даже короткий дождь, чтобы помочь таянию снега. И все же тут и там оставались грязные сугробы, но это уже — до поздней весны. Никого они не слушали. Трудовая армия старалась очистить главные улицы от разрушений, а мусорщики давно уже не обращали на снег внимания.