Немцев как будто бы удовлетворили разъяснения генерала Попова. Некоторые кивали головой в знак одобрения, слышалось: гут… гут… Но это одобрение было поколеблено дополнительным вопросом генерала Геде. Он спросил, как объяснить, что самолеты союзников обходили стороной аэродромы? Не связано ли это с намерениями высадки десанта?..
Генерал Попов и сам задавал себе этот вопрос. Во время стольких массированных налетов на столицу и другие города ни одна бомба не была сброшена на аэродромы. Почему?
Генерал Попов вытер белым платком вспотевшее лицо и сказал:
— Это серьезный вопрос. Лично я давно об этом думаю. Я приказал усилить охрану аэродромов…
— Господа офицеры, — поднял свои пшеничные брови генерал Геде, — кто желает высказаться?
Офицеры молчали.
— Тогда я благодарю генерала Попова за то, что он оказал нам честь своим присутствием, и за предоставленную нам информацию…
Генерал встал. Поднялись и остальные. Руки снова взлетели вверх одновременно с возгласом «хайль Гитлер».
Генерал Геде проводил гостя к вернулся в зал. Офицеры продолжали стоять.
— Распоряжения остаются в силе, — сказал генерал и отпустил подчиненных.
Двадцать первого мая генерал Геде получил личную информацию от одного из членов правительства. Поэтому он собрал вчера расширенное совещание представителей всех родов войск, а сегодня устроил их встречу с генералом Поповым.
Передвижение войсковых частей немцы связывали с переменами в правительстве, которое якобы сдвигалось влево в связи с получением русской ноты. Советы настаивали на открытии консульств в Варне, Бургасе и Русе. Нужно было принять меры против наступления коммунистов и англофилов, с этой целью генерал приказал усилить наблюдение за всеми важными дорогами, ведущими в Софию, усилить охрану немецких служб, установить их прямую телефонную связь со штабом германской военной миссии. Несмотря на уверения генерала Попова, Геде решил сам разобраться в том, что происходит в правительственном кабинете…
День был веселый, полный запахов оттаявшей земли, сосновой хвои и зелени. Несмотря на темноту землянки, чувствовалась всюду проникающая весенняя свежесть. Близость немцев заставляла партизан быть осторожными. В течение дня никто, кроме часовых, не имел права выходить наружу. Дамян лежал на спине, и мысль его скользила по следам воспоминаний: отступали перебежками, ползком, под пулями солдат и жандармов. Если бы здесь была только полиция, дело едва ли дошло бы до отступления. Полицейские были настолько же глупо самоуверенны, насколько трусливы. До сих пор они уходили с наступлением сумерек, но сейчас, по-видимому, была задумана блокада целого района. Солдаты были хорошо экипированы, жандармы ни в чем им не уступали, полицейские — тоже. С приходом темноты зажглись огни, чьи отблески на белом снегу холодным горным вечером показали партизанам, что круг замкнут и, если они не сумеют выбраться из него ночью, днем уже никто не уйдет живым. Они осторожно продвигались к вершине, где их должен был ждать Карата. Идти можно было только в этом направлении. Огни доходили до подножия горы. Карата не допустил врагов на гребень — Дамян видел единственное спасение там.
Перед уходом из лагеря он долго колебался, снимать ли людей с поста у векового бука, но решил не выдавать их присутствия следами. Благодаря случайности они могут уцелеть. Через сугробы пройти невозможно, а нетронутая поляна не вызовет у врага подозрений. Все это время, полное треволнений, они не давали о себе знать. Выполняли его приказ не обнаруживать себя и хорошо делали. Там они были в более надежном месте, чем другие, оставившие предательские следы. Командир рассматривал небо в надежде увидеть признаки спасительного снегопада. Не было с ним астронома, чтобы предсказать погоду, его взял с собой комиссар. Хороший снегопад замел бы их следы.