— Погляжу, вы совсем не пьете.
— Это вредно, — рассудительно произнес негр.
— Наоборот, определенная доля алкоголя полезна. Конечно, для закаленного потребителя, — торопливо добавил лорд, не желая разрушить свой план. — И как человек, для которого забота о собственном здоровье не пустой звук, настоятельно прошу вас выделить мне свою порцию.
С тех пор добродушный негр послушно выполнял просьбу лорда. Австралийка принципиально посылала Ховарда к звездным чертям, сразу выдав что-то типа: «хуже обычной мужской шовинистической скотины может быть только мужская пьяная шовинистическая скотина». А нобелевский лауреат и сам был не дурак выпить, правда, в пределах очерченной нормы.
Пытался лорд развести на выпивку второго пилота. Но Ваня, как идеальный служака, сделал строгое замечание англичанину о нарушении корабельных правил.
— В случае повторения я буду вынужден доложить капитану, — строго отчеканил он на безукоризненном английском.
Мне, честно сказать, было плевать, если англичанин вольет в себя еще пару доз виски. С его стажем и опытом напоить его лишними ста граммами — это как пытаться свалить из рогатки слона на водопое.
Сам я пристрастился торчать в салоне. Правда, меня куда больше дискуссий интересовало наблюдение. Я все пытался найти способ вычислить Доппельгангера. И не находил его. Слишком все было стандартно. Не было в тихом мирке космического лайнера ничего, что намекало бы на то, что рядом с нами лежит бомба с зажженным фитилем, и когда она рванет — только ей и ведомо.
Зайдя в салон, я аккуратно приземлился на мягкий диванчик бордового цвета. Отсюда открывался вид на космос.
Разговоры в салоне обычно шли по-английски, которым на борту практически все владели в совершенстве. Нобелевский лауреат и лорд балабонили что-то о целях полета и его последствиях для человечества. Австралийка, вечно насупившаяся и с коктейлем, сидела вдали, тупо глядя в космос и думая о чем-то о своем, о феминистком.
До чего они договорились, было непонятно, но, при моем появлении астрофизик буквально вцепился в меня:
— Мистер Казанцев. Вы лично испытываете оптимизм от нашей миссии, на которую потрачены гигантские средства?
— Конечно, — ответил я. — Мы достигнем цели. И средства, о которых вы так печетесь, возвратятся сторицей.
— Мистер Казанцев. Неужели вы думаете, что к нам из Бездны прилетят друзья? — с назидательными интонациями, как школьный учитель в разговоре с нерадивым учеником, осведомился нобелевский лауреат.
— А вы думаете иначе? — удивился я.
— К нам прилетят враги, мистер Казанцев!
— Не разделяю ваших опасений, — возразил я.
— Ну, хорошо, — неожиданно покладисто согласился астрофизик. — Пусть к нам прилетят благодетели. А ведь это еще хуже.
— Почему? — не понял я.
— Они преподнесут нам на блюдечке в своей бесконечной доброте благоустройство для людей и доступные звезды. Окружат заботой. Мы станем для них такими забавными домашними животными. С сытым брюхом и уютным гнездышком за тумбочкой.
— И что вас так беспокоит? — засмеялся я. — Это же розовая мечта западного мира.
— Чушь! В так называемом западном мире мы вовсе не домашние животные! — яростно воскликнул нобелевский лауреат. — И не дрессированные псы, как вы. Мы — хищники!
— Точно! Хищники! — поддакнул лорд и опрокинул в себя остатки виски, плещущиеся на дне бокала.
— А хищникам не нужны ни охотники! Ни ласковые хозяева! — воскликнул нобелевский лауреат, и глаза его были очень серьезные. — Так что по мне, так лучше взорвать к чертям и наш корабль. И наших гостей из так любимого вами Великого Кольца!..
Глава 19
На корабле не бывает тишины никогда и нигде, если не считать специальной технической сурдосферы, использующейся для отладки тонкого оборудования. Это свойство всех наших космических аппаратов, начиная от самых первых. Вечно в них щелкают приборы жизнеобеспечения, шуршат вентиляторы, гонящие воздух и поддерживающие комфортное давление в отсеках. По энергокабелям, скрытым панелями, течет электричество. Мелко вибрирует реактор, щедро отдавая свою силу мощным механизмам, обеспечивающим движение и жизнь на борту. Движение — это шум. Тишина — это открытый космос.
Огромный корабль жил и дышал. И мне доставляло удовольствие прислонить ладонь к его слабо трепещущим панелям.
Эх, с трудом поддается осознанию, насколько мощен и совершенен этот межпланетный транспортник. Насколько сложно идеально притереть миллионы деталей. Насколько титанический труд стоит за этим броском к окраине Системы.