Ифрит и снес с неба наш модуль, почти что приземлившийся.
Наш аппарат болтало, как носки в стиральной машине. Однажды даже его перевернуло вверх ногами. Ламберто пытался вывести двигатели на форсаж и вырваться наверх. Не тут-то было. Очередным налетевшим порывом стихии нас унесло вниз.
Мы со всей дури налетели на скалистый берег. Ударились об него брюхом. Рикошетировали. А потом в воздухе модуль стал разваливаться. С хрустом отвалилась хвостовая часть.
Сама кабина, слава те Господи, не пострадала. И мы, подняв брызги, приземлились, наполовину утонув в болоте. И оказались в изолированном мирке в несколько квадратных метров. В мирке, отделенном бронестеклом от стихии смерти, которая тянулась к нам своими щупальцами.
Но это было только начало неприятностей. Когда подбили итоги, то стало совсем кисло.
Ламберто сильно пострадал и еле двигался. Расшиб все, что только можно. Тяжело дышал со сломанными ребрами. В отличие от меня, живучего, как кошка и такого же ловкого.
Придя в себя в накренившейся кабине, итальянец тут же с громадным усилием поднял руку с нацепленным на нее контактным блоком управления и задал тестовую диагностику. Автоматика модуля работала и с готовностью сообщила: двигателей у нас теперь нет, связи нет. Подняться не сможем. Но это еще не беда. Через сто двадцать земных часов Ифрит заглохнет, и за нами спустятся спасатели, придя на сигнал маячка. Столько времени в герметичной кабине мы продержимся без труда. Но вот только эта новость была не последней. После следующей Ламберто прохрипел:
— Поздравляю, Анатолий. Нам конец!
И пояснил, едва шевеля губами, что ста двадцати часов у нас нет. В отвалившейся части нашего аппарата были все запасы еды. Но бог с ней, аварийный паек при нас, да и похудеть не мешает. А вот кислород. Там были все его запасы. И там же силовые картриджи для концентраторов кислорода, которого в атмосфере было немного, и его извлечение требовало больших расходов.
По всем расчетам выходило, что через семьдесят часов мы в любом случае задохнемся.
Я про себя самыми ласковыми словами обматерил конструкторов, которые запихали все спасательное оборудование и жизненно-необходимые запасы в двигательный отсек. С другой стороны, как они могли предположить, что модуль так удачно развалится напополам? Эх, мне выжить бы. Я уж постараюсь красочно изложить конструкторам их раздолбайство! Только бы выжить!
Итальянец был плох. Он стонал. Потом с трудом приподнялся и прохрипел:
— Арифметика простая. Из нас выживет кто-то один… Если уйдешь ты, я сдохну без помощи. Если уйду я, ты выживешь.
— Не говори ерунды! — взорвался я.
— Это не ерунда… Мне плохо, Толя. Пристрели меня, что ли. Или дай возможность самому… Ты выживешь… Только расскажи моей маме, что в последние моменты жизни я думал только о ней. И о сестре…
Я аж зааплодировал:
— Ну, прямо героическая мелодрама! Хватит бубнить! Выживем вдвоем. Или никто!
Решение было совершенно четкое. Нет, если по логике, то он был совершенно прав. Простая математика — две жертвы Венеры хуже, чем одна. Но у нас так не делается. Я так не мог. И ничего не могло заставить меня поступить так.
Тем более была у меня призрачная надежда. Совсем крохотная. Но я намеревался биться до конца.
А пока надо было отдохнуть. Я вколол Ламберто поддерживающие препараты. И сам просто отключился.
Толкнуло что-то внутри меня часа через полтора. Я встряхнул головой. И увидел, как в полутьме кабины итальянец дополз до аптечки и запихивал в рот горсть экстремальных стимуляторов «альфа-сила». Они предусмотрены на самый крайний случай, когда этих самых сил уже нет, а они нужны для выживания. Горсти как раз хватило бы, чтоб с гарантией упокоить навсегда.
Я прыгнул вперед, выбил из ладони итальянца таблетки. Открыл рот, заставляя выплюнуть. Благо, он не успел проглотить.
— Ламберто, ты дурак? — я держал его за плечи, старясь глянуть в глаза, которые тот прятал. — Я сказал, что вытащу. Значит вытащу. Поклянись, что не будешь глупить. Ну…
— Клянусь, хорошо. Партбилетом и католическим медальоном, — усмехнулся он, приложив руку к груди, где у него висел старый фамильный медальон.
— Я тебе поверю. Если обманешь, клянусь, что этот энерган сожру сам. Я это сделаю.
— Не обману, Анатолий. Клянусь… Что ты хочешь предпринять?
— Найти отвалившийся отсек.
Итальянец презрительно скривился…