— У нас уже три человека, открыто мечтающие взорвать корабль, — сказал я, пристраиваясь на крутящемся стуле напротив Волхва.
— Два болтуна, — отмахнулся Волхв. — Один — на генетическом уровне ненавидящий нас. Другой — высокоумный мастер шокирования публики. И одна болтушка, совершенно сдвинутая по фазе.
— Друзилла, — с чувством проговорил я. — Я думал, она просто играет на публику ради выгоды и карьеры. А она все это всерьез. Она настоящая сумасшедшая. Из тех, которые способны на все.
Волхв пожал плечами:
— Может, она и играла когда-то на публику. Но те, кто, пусть даже с холодным расчетом, попадает в такое сумасшедшее поле смыслов, как феминизм, рано или поздно полностью трогается умом.
— Вот она и взорвет наш корабль.
— Не сможет, — возразил Волхв. — При нашей системе контроля, когда каждый шаг фиксируется, каждое действие в техническом секторе не проходит без согласования. А мощной взрывчатки у них нет.
— Ты так уверен, что корабль взорвать невозможно?
— На сто процентов.
— Слушай, добрый доктор Айболит. Ты же собаку съел на выявлении дестов. Ты их щелкаешь, как орехи. А простых агентов вообще видишь сходу. И уже столько времени не можешь зацепиться. Может, Доппельгангера и нет на борту?
— Есть или нет, нам не так и важно, — вздохнул Волхв. — Мы все равно должны действовать так, как будто он есть.
— Резонно, — кивнул я.
— Наш полет проходит слишком гладко. Психограммы людей на борту соответствуют базовым. Никаких отклонений. А чтобы спровоцировать поведенческую и эмоциональную аномалию, помогла бы хорошенькая встряска, — пояснил Волхв. — Тогда, может, и зацепим кончик.
— По поводу встряски подумаем, — сказал я.
Но по поводу встряски космос подумал за нас. И как подумал!..
Глава 22
Мне нравилось слоняться по длинным коридорам «Афанасия Никитина». Печатать тяжелый, щедро наполненный силой искусственной гравитации, шаг по пористому и упругому пластику пола. Вдыхать свежий воздух с ароматами цветов и фруктов — психологи считали, что такие запахи благоприятно действует на психику в дальних рейсах. Мне нравился царящий здесь простор и бытовая отлаженность. Такая вот красота, непривычная для звездоплавателя старой закалки.
Вспоминался полет на Плутон. В края, до того исследованные лишь автоматами, да и то поверхностно. А исследовать самую крайнюю планету Солнечной системы стоило. Почти три года двенадцать человек пребывали в тесной жестяной коробке, главным достоинством которой была невиданная доселе скорость. Большая часть пути прошла в невесомости. И хотя способы борьбы с ней отлажены — начиная от медикаментов и аппаратуры и кончая простыми физическими упражнениями, это было очень тяжело. Да, о таком комфорте, как на «Афанасии Никитине», мы могли только мечтать.
Интересно, если наших завсегдатаев салона поместить туда, что с ними было бы? Экспедицию или пришлось бы возвращать, или выбрасывать пассажиров в открытый космос.
Коридорчик закончился входом в каюту капитана. Куда я был приглашен.
В моем присутствии Железняков обычно снимал маску невозмутимости и даже где-то становился похож на человека.
— Рад видеть, — сказал он.
Мы традиционно выпили по чашке его фирменного чаю, который он заваривал с применением какого-то волшебства, не иначе. Из обычных ингредиентов чай получался изумительным.
Он поставил на столик гобан — специальную доску для игры в Го, и выкинул первый камешек-фишку. К этой игре пристрастили капитана мы с Ламберто в ту самую, ставшую для меня переломной, экспедицию на Титан. Именно тогда Старьевщик приобрел уверенность в себе и понял настоящий вкус Поиска.
Мы мирно прихлебывали чай. А я смотрел на доску, где моя позиция неумолимо ухудшалась.
— Игра с тобой становится неспортивной, — поморщился я. — Мы с Ламберто выпустили джина из бутылки. Ты теперь обставляешь нас каждый раз.
— Ну, сперва вы с нашим итальянским другом обставляли меня. И ехидно радовались, — хмыкнул капитан. — А помнишь, как я обыграл тебя в первый раз?
— Когда мы зависли над Титаном, — улыбнулся я.
В тот полет на Титан, двенадцать лет назад, Железняков был одним из самых молодых капитанов-межпланетников. А я числился дублером пилота и руководителем наземной экспедиции.
— Когда я у тебя выиграл в первый раз, мне хотелось тебя расцеловать, — улыбнулся Железняков. — А через час мечтал тебя пристрелить.
Да, помню я его физиономию, когда я определил район высадки. Он был самый неблагоприятный на спутнике Сатурна.
— Ты решил заняться суицидом, — продолжил капитан. — И при этом ничего не мог внятно объяснить. Если бы не категоричное указание с Земли, я бы просто отстранил тебя от обязанностей. Или вообще бы запер в антирадиационной спаскамере до конца экспедиции. Свободно прохаживающиеся психи на борту опасны.
— Но потом ты понял, — многозначительно проговорил я, выкладывая камешек.
— Потом я понял… — кивнул капитан.
Он не стал продолжать разговор. Даже в узком кругу мы предпочитали не касаться тем с таким грифом секретности. Ведь он знал, что именно тогда и именно с того места поверхности я поднял, опять-таки с риском, но без особых эксцессов, Предмет.
— Гладко идем, — сменил я тему. — Штатно.
— Знаешь, больше всего люблю, когда все идет по рассчитанному и написанному, — капитан тоже выложил свою фишку на доску.
— Солидарен, — кивнул я. — Хотя тебе должны быть желаннее бой и пламя. Ты же мастер решения экстремальных ситуаций. Самый лучший мастер.
— И как мастер больше всего ненавижу эти ситуации, — возразил капитан. — Самое большое мастерство, чтобы их не было. Надеюсь дотопать до Урана без сучка и задоринки.
— Твоими бы устами, да мед пить, — неожиданно для самого себя выдал я глухо.
В этот момент у меня появилась четкая уверенность, будто сверху снизошла, что без сучков никак не получится. А на сук ведь можно и напороться так, чтобы на нем повиснуть.
— Имеешь опасения? — внимательно посмотрел на меня капитан, имевший некоторые представления о моих интуитивных озарениях.
— Да так. Будто ветром подуло… Будь острожен, капитан…
После этой игры в Го какое-то тревожное состояние, овладевшее мной, все росло. Казалось, что-то надвигается — неотвратимо и достаточно быстро.
Хотя корабль жил своей обычной жизнью. Вон, в салоне, куда я зашел, бушевали привычные страсти.
Лорд опять сцепился намертво с Ваней, стойко отстаивающим идеалы коммунизма. Опять они трещали что-то за будущее, которого у западного мира нет.
В запале дискуссии второй пилот обернулся к негру Айко Тэю, который во все дискуссии только ласково улыбался, глядя умными глазками, и предпочитал не встревать.
— Вот вы, представитель угнетенных еще не так давно народов, — воскликнул Ваня. — А что вы думаете о перспективах нашего полета?
В СОН, вторым директором которого являлся Тэй, большинство сотрудников называли «сонями». Вырвавшись из своих, часто не слишком развитых, стран на международную арену и тепло на ней пристроившись, они вели сонный образ жизни в Главной резиденции СОН в Сингапуре. Были еще «сомнамбулы» — такие лунатики, развивавшие бурную деятельность, не приходя в сознание. Они заваливали весь мир фантастическими инициативами, формировали какие-то комиссии. Когда все это заканчивалось провалом, не обращая внимания на неудачу, они измышляли что-то новое. А были «сновидцы» — мудрые, все понимающие, работавшие на своем посту тихо и незаметно в деле морального объединения человечества. Тэй был из последних, и я его искренне уважал.
Он почти всегда присутствовал на диспутах в салоне, но предпочитал больше кивать и соглашаться, в словесные баталии не лез. И всегда отвечал: «Будущее покажет». Вот и сейчас на вопрос второго пилота Тэй с вечной своей улыбкой негромко произнес:
— Будущее покажет.
— Это ваша вечная отговорка! — вскипел лорд. — И все же, как вы оцениваете ситуацию с Контактом?!
— Думаю, мы окончательно разломали тысячелетний уклад нашей цивилизации, — произнес Тэй. — Возврата нет.
— А что дальше?
— Будущее покажет…
— Но как надо строить это будущее? — спросил Ваня.
— И это тоже покажет будущее. Главное, быть людьми, а не лесными макаками. И тогда у человека будет будущее. Которое все покажет.
Тут лорд окончательно вышел из себя:
— К черту ваше будущее для грязной черни, лишенной чести! Пусть лучше грянет гром, и небеса рухнут!
Бойтесь своих пожеланий. Они могут и сбыться.
Корабль сильно тряхнуло. На миг пропала гравитация, а потом навалилась с двойной силой.
Затем, как и заказывал лорд, небеса рухнули…