Ибо мир оказывается и для него лишь объектом его априорного эгоизма. Если круг без точки нуль и ничто, то, будучи точкой, он ставит как раз на ничто. От него ускользает лишь, что и сам он, как точка, есть ничто, и что если он начинает с этого порочного противопоставления, ему вообще нечего и не с чего начинать.
Только в познании себя становится он тем, чем он собственно назначен быть: миром . В самопознании он переживает добровольно и наперед то, что ему предстоит пережить лишь в качестве умершего: мир . Его познание себя оборачивается познанием мира , ибо его Я , собственником которого он себя самонадеянно считает и которому он подчиняет весь мир , как свое достояние , приходит к нему из самого мира, чтобы точечка эго не выдавала себя за круг, смогший бы лопнуть от укуса мухи, а переживала и опознавала себя как круг. Тогда-то и делает он ставку на всё (или, словами Гёте: ограничивает себя всем), так как всё получает от него свою сущность; как познающий , он вступает во владение миром; сила его эгоизма расширяется до мира; он эгоист, эго которого совпадает с мировым процессом, и не только с моментально свершающимся, а со всеми, которых уже нет и еще нет. В таком состоянии отрывок из письма больного Ницше[257]:
«Я каждое имя в истории» , может быть повторен в здравом уме, что означает лишь: исконная зона психически бессознательного (теософ сказал бы «астральное тело» ), традиционно лежащая в области клинических компетенций, осознается и осваивается самым трезвым образом, под знаком слов: результаты наблюдения по естественнонаучному методу . Эти слова были проставлены в качестве мотто к книге Рудольфа Штейнера «Философия свободы», вышедшей в 1894 году. Восьмью годами раньше в книге того же автора «Основные черты теории познания гётевского мировоззрения»[258]означенная метафизика познания сформулирована в следующих характеристиках: «Мировая основа совершенно излилась в мир; она не отделилась от мира, чтобы управлять им извне; она движет им изнутри; она от него не укрылась. […] Она живет не как воля где-то вне человека; она отрешилась от всякого своеволия, чтобы поставить всё в зависимость от воли человека». Мы правильно понимаем эти слова, если понимаем их не как очередную теоретическую конструкцию, а как индивидуальную способность . Человек, о котором здесь говорится, — это не «вообще» человек, а некто фактический .
От других он отличается тем, что идентифицирует себя не со своей телесно ограниченной партикулярностью, а с другими , что значит: его расширенное Я несет судьбу других , как свою судьбу, потому что, говоря Я, он имеет в виду себя, как другого . В этой формуле: Я, как другой , настолько отдаленной от нашего обычного Я, что мы не в состоянии даже мысленно приблизиться к ней, и лежит оправдание эгоизма , как УДАВШЕЙСЯ любви к ближнему .
18.
Из рецензии Штейнера на книгу Германа Тюрка «Гениальный человек» (рецензия была опубликована в редактируемом Штейнером берлинском «Magazin für Literatur», 1900, 69 Jg. Nr. 19)[259]: «Я отношусь с глубоким недоверием к людям, разглагольствующим о бескорыстии, об альтруизме. Мне кажется, что именно эти люди неспособны чувствовать эгоистическое удовольствие, доставляемое бескорыстным поступком. Люди, утверждающие, что нельзя останавливаться на случайных, несущественных, преходящих моментах существования, а следует стремиться к необходимому, существенному, вечному, не знают, что случайное и преходящее в действительности вовсе не отличаются от вечного и необходимого. А гениально как раз то поведение, которое из случайного, незначительного выколдовывает всюду необходимое и значительное.
Тюрк говорит: „Там, где в игру вступает личный интерес, субъективность, себялюбие, там истина посылается ко всем чертям. Если, таким образом, себялюбие, субъективность и ложь суть родственные понятия, то противоположность себялюбия, любовь, чистый интерес к самим вещам, объективность теснейшим образом связаны с истиной“ (с. 4). Нет, и трижды нет! Где личный интерес, субъективность, себялюбие человека настолько облагорожены, что он заинтересован не только в собственной персоне, но и в целом мире, там единственно и лежит истина; если же человек столь убог, что он лишь через отрицание своего личного интереса, своей субъективности в состоянии заботиться о больших гешефтах мира, то он живет в злейшей лжи существования. […] Не отрекаться от себя должен человек; он не может этого. И кто говорит, что он может это, тот лжет. Но себялюбие способно вознестись до высших интерeсов мира. Я могу заботиться о делах всего человечества, потому что они в такой же степени интересуют меня, как мои собственные, потому что они стали моими собственными. „Собственник“ Штирнера — не ограниченный индивид, замкнувшийся в себе и предоставляющий миру быть просто миром; нет, этот „собственник“ есть настоящий представитель Мирового Духа, который приобретает себе весь мир как „собственность“, чтобы таким образом распоряжаться делами мира как своими собственными делами. Расширьте лишь прежде вашу самость до самости мира, и поступайте затем всё время эгоистично. Будьте как торговка, торгующая на рынке яйцами. Только заботьтесь из эгоизма не о гешефте яиц, а заботьтесь из эгоизма о мировом гешефте!»
Базель, 23 октября 2007
Что я имею в виду или к кому я обращаюсь, когда называю себя Я?
Добрый день, я хочу оговорить некоторые условия, прежде чем перейду непосредственно к теме. Тема сегодняшней лекции, с одной стороны, классическая, традиционная. Это почтенная академическая тема, имеющая солидное философское прошлое. Но, с другой стороны, то, как я намерен её трактовать, не имеет отношения ни к какому академизму. Это значит: я собираюсь излагать её не под знаком номинализма. Что меня интересует, так это не терминологические вязи, а единственно и абсолютно — очевидности. Можно вспомнить в этой связи феноменологический метод, разработанный Гуссерлем в ХХ веке. Вам, я думаю, известен его знаменитый призыв «K самим вещам» : от слов о вещах, от дискурсов к самим вещам. Некоторые коллеги даже обвинили его в мистицизме, потому что в интеллектуальной философской традиции уже тогда слова о вещах успешно вытесняли сами вещи, и говорить о вещах, имея в виду сами вещи, а не слова о вещах, казалось мистикой.
Так и хочется сказать: если это мистика, то лучше быть мистиком и держаться самих вещей, чем жонглировать словами. Я упомянул феноменологию не оттого, что являюсь феноменологом, а просто оттого, что из всех мыслительных практик, обладающих более или менее прочным местом в пространстве философской публичности, она ближе всего отвечает моему замыслу. Метод моего изложения — апелляция к очевидности, и я прошу вас не терять этого из виду. Времени у нас мало, а тема сложная. На что я могу, как минимум, рассчитывать, так это на то, чтобы взять её на прицел.
Говоря откровенно: поскольку я сижу здесь, а вы напротив, и мне уделен час на монолог, я хочу оговорить одно условие. Условие заключается в том, что я прошу вас, насколько это возможно, забыть обо всем, что вам известно на эту тему. Имеются в виду прочитанные книги и размышления о прочитанном, собственные мнения, догадки, доводы, убеждения. Всё это желательно, по возможности, отстранить и положиться единственно на восприятия, на то, что можно назвать здравым смыслом и адекватным восприятием.
Потому что вещи, которые я собираюсь излагать, могут быть поняты единственно под этим углом зрения, если их воспринимать без всяких предвзятостей, без всяких заранее предпосланных теорий, воззрений, мнений, точек зрения, а просто, полагаясь на очевидность восприятия. Очевидность ведь и есть такой модус восприятия, в котором вещь отвечает не стандарту прокрустова ложа, а дана как САМА. Этой очевидности я и добиваюсь. Насколько это мне удастся, другой вопрос. Главное, опираться на НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ восприятие того, о чем идет речь. Специфика этого восприятия в том, что оно нечувственно, потому что нечувственен сам его предмет. Этот предмет есть понятие и носит имя Я.
258
Grundlinien einer Erkenntnistheorie der Goetheschen Weltanschauung, mit besonderer Rücksicht auf Schiller, Dornach 1961, Kap. 19.
259
R. Steiner, Methodische Grundlagen der Anthroposophie. Ges. Aufsätze zur Philosophie, Naturwissenschaft, Ästhetik und Seelenkunde 1884Восьмью 1901, Dornach 1961, S. 429, 431f.