Приведя слова Павла с Феофилом, обратимся и к Петру, написавшему: «Как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение; ибо вы вкусили, что благ Господь.» (1 Пет 2:2,3). Как видим, и Петр, хотя не столь подчеркнуто, отмечает, что молоко есть такая пища, от которой можно и должно возрастать в совершенстве.
Но молоко — это такая пища, которая свойственна новорожденным младенцам, не могущим усвоить, переварить иной пищи. «Кроме того, — добавляет Феофил, — даже и несообразно, чтобы дети мыслили более, нежели сколько потребует их возраст. Ибо каждый постепенно возрастает как летами, так и мудростию.» (2 Авт 25). Потому младенцы чуть более старшего возраста могут вкушать по слову Исайи и мед, способствующий совершенствованию умения различать сладкое от горького, доброе от худого: «Ешь, сын мой, мед, потому что он приятен, и сот, который сладок для гортани твоей.» (Прит 24:13) Каково же знание, сокрытое сим символом?
Совершенно естествен вывод, что приятный на вкус мед, так часто стоящий в библейских повествованиях рядом с молоком, оказывается символом познания того отрадного факта, что «благ Господь», что «всякое слово Бога чисто» (Прит 30:5). Это — начаток учения о том, что «Он создал все для бытия, и все в мире спасительно». (Прем 1:14). Но такое воззрение может оказаться весьма примитивным в отсутствие иного рода знания, почему Писание и учит: «нехорошо есть много меду» (Прит 25:27), — и далее: «нашел ты мед? ешь, сколько тебе потребно, [но] чтобы не пресытиться им и не изблевать его.» (Прит 25:16).
Оборот событий может быть и иным: «И взял я книжку из руки Ангела, I съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, горько стало во чреве моем.» (Отк 10:10 ср. Иез 3:3). Теперь мы уже достаточно готовы, чтобы вместить и вывод о том, .до чистая (дозволенная законом) пища — есть источник такого познания о добре и зле, в основе которого лежит истина Божия, хотя бы человек и потреблял сию пищу как приготовленную людьми. Сия пища есть познание, научение, разумение, обнадеживание, наставление, обличение, мудрость, имеющие источником Бога, Слово Его и Дух Святый. Сии высшие дары преподносятся по-разному, излагаются на разных уровнях для людей с разным уровнем сознания. Мед с молоком оказываются пищей несведущих в слове правды, пищей младенцев, твердая же пища свойственна совершенным. Иисус говорил об сем так: «У Меня есть пища, которой вы не знаете.» (Ин 4:32). И последнее просто является образной формой изложения того, о чем мы уже напоминали: «Еще многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить.» (Ин 16:12).
С самого начала сей книги мы подчеркивали и многократно будем еще подчеркивать, что язык Священного Писания таков, что позволяет внимающему ему — вкушающему сию трапезу — понимать смысл в соответствии с уровнем развития своего сознания. Ознакомившись со смыслом символа пищи, мы можем взглянуть на эту мысль с другой стороны: «Ибо свойство пищи Твоей показывало Твою любовь к детям, и в удовлетворение желания вкушающего изменялось по вкусу каждого... И тогда она [пища] изменяясь во все, повиновалась Твоей благодати, питающей всех, по желанию нуждающихся.» (Прем 16:21,25).
Символика пищи очень широко используется Павлом. Вот, что он пишет в послании к Римлянам: «Иной уверен, что можно есть все, а немощный ест овощи. Кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест: потому что Бог принял его.» (Рим 14:2,3). Пообещав читателю еще вернуться в будущем к этому отрывку, дабы проанализировать всю заключенную в нем символику в гораздо большем объеме, скажем кратко, что и здесь имеется в виду различный уровень совершенства в Господе, дающий одному право и даже обязывающий его есть твердую пищу, в то время как других следует призывать: «как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко.» (1 Пет 2:2).
Мы рассмотрели символику познания через крайние случаи чистой пищи - молоко как пищу несведущих в слове правды и твердую пищу как пищу совершенных, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла. Но ведь это далеко не все.
Важнейшим символом, используемым как в Ветхом, так и в Новом Завете является хлеб. Хлеб упоминается в столь многих случаях, что нам не представляется возможным даже перечислить их все, не говоря уже о том, чтобы привести подробное истолкование. В некоторых же случаях мы просто обязаны это сделать.
Читатель должен помнить рассказ о насыщении народа пятью хлебами в первом случае и семью — во втором (Мф 14:13-21, 15:32-38; Мк 6:34-44; 8:1-21; Лк 9:12-17; Ин 6:5-13). Следует заметить, что там Иисус «учил их много». Памятуя о символике пищи, понимаем, что хлеб, коим насытил Иисус алчущих, есть не что иное, как учение Христа.
Однако такое определение символики хлеба до некоторой степени ограничено, и мы можем сделать в нем очень важное уточнение. Для этого нам придется обратиться к сцене искушения Иисуса в пустыне. Как помнит читатель, диавол говорил так: «Если Ты Сын Божий, то вели этому камню сделаться хлебом.» (Лк 4:3; Мф 4:3). Диавол, понятное дело, не мог подразумевать никакого символического толкования, ибо в в противном случае мы должны были бы признать за ним обладание даром истолкования, подаваемым Святым Духом, а это — верх абсурда. Диавол подразумевал именно буквальное превращение сего камня в хлеб. Но Иисус, давая ответ, вкладывает в него духовный, сокровенный смысл, раскрывал при этом и сам образ хлеба: «Не хлебом одним [в буквальном смысле] будет жив человек, но всяким словом Божиим.» (Лк 4:4). Потому под символом хлеба более правильно понимать всякое слово, исходящее из уст Божиих (ср. Мф 4:4), в особенности тогда, когда слово Божие понимается как животворящее учение. Иначе можно было бы сказать так: хлеб — не только учение Христа, но учение Христа — безусловный хлеб.
После уяснения этой символики особое изящество обретает почти никем не замечаемый нюанс фрагмента Евангелия от Марка, непосредственно следующего за избранием двенадцати Апостолов: «Приходят в дом; и опять собирается народ, так что им невозможно было и хлеба есть.» (Мк 3:20). Помилуйте, но какова причина того, что невозможно было им и хлеба есть? Может быть, на всех не хватало хлеба? Но ведь хватило же его на пять тысяч. И был ли дом так велик, что вместил пять тысяч? Или, быть может, стало тесно? Но ведь в отношении тесноты применяются совсем другие метафоры! Все, однако, встает на свои места, если мы вспомним о невозможности изложения всего учения, включая его тайную часть, младенцам.
Итак, буквальное понимание некоторых фрагментов Священного Писания совершенно невозможно, и поэтому особо незавидна участь тех, кто на другое толкование абсолютно неспособен. Если бы печальной славы профессор Токарев дал себе труд дочитать Ветхий Завет до следующих фрагментов, то, конечно, и иудаизм расценил бы как основанное на «возмутительных для элементарной нравственсти» «бредовых, циничных и скотских моральных правилах» учение, ибо книги Ветхого завета учат: «Земля... не может носить глупого когда он досыта ест хлеб.» (Прит 30:21,22); «Много хлеба бывает на ниве бедных; но некоторые гибнут от беспорядка.» (Прит 13:24); «не давай нечестивому; запирай от него хлеб, и не давай ему, чтобы он через то не превозмог тебя.» (Сир 12:5). Однако все сие чудесным образом превращается в мудрость при умении понимать язык символов, и мы уже говорили об этом: «Что [колючий] терн в руке пьяного, то притча в устах глупцов.» (Прит 26:9). Так можно ли давать глупому или нечестивому учение Христа во всей своей полноте? — Нет уж, пусть лучше он питается «молоком и медом, пока не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе.» (Ис 7:15).
Поняв, что хлеб есть символ всякого слова Божия, мы можем взяться и за другой пример. Он будет гораздо менее сложным, но гораздо более назидательным: «И, когда они ели, Иисус взял хлеб и благословив, преломил, и, раздавая ученикам, сказал: примите, ядите: сие есть Тело Мое.» (Мф 26:26; Мк 14:22). То есть тот, кто почитает себя учеником Иисусовым, должен постигать Наисовершеннейшее Учение, слово Божие.