- Интересно знать, где сейчас Алоиз? И не посыпает ли ему Вдова носки нафталином?
- Ты что-то сказала, Леокадия? - спросил Поэт.
- Да, сказала. Я охотно съела бы сейчас морковку.
- Ты слишком требовательный Пегас. Сделай так, чтобы на меня снизошло вдохновение, я напишу стихи, продам в "Стихотворную газету" и куплю тебе мешок морковки.
- ЧТО снизошло?
- Вдохновение. Это такое состояние, когда хочется писать стихи. Ну, словом, хорошее настроение.
- Хорошее настроение я могу выдавать тебе целыми охапками. В моем заветном тайнике его великое множество. Но разве у тебя самого не бывает хорошего настроения?
- Нет, никогда, потому что мир устроен очень скверно, жизнь скверная, а люди меня не понимают... Они-то как раз хуже всего.
- Подумать только! - воскликнула Леокадия. - А сам ты - разве не человек?
ЛЕОКАДИЯ И ДУШЕИЗЛИЯНИЯ
Леокадии очень хотелось повидать Алоиза.
Алоизу очень хотелось повидать Леокадию.
Но Поэт об этом не догадывался, он не думал ни о ком и ни о чем только о себе. И потому был уверен, что Пегас навсегда останется его личным Пегасом, то есть Леокадия всю жизнь будет только его Леокадией. Он шагал и шагал по улицам Столицы, и все говорил и говорил о стихах, которых не написал, и о Поэте, то есть о себе.
"Я предпочла бы почаще менять Поэтов, - думала Леокадия, например, каждый час".
Но она не могла об этом долго думать, потому что никакой еды у нее не было, и ночь казалась страшно длинной, хотя это была одна из самых коротких ночей в году.
- Как ужасно, что я появился на свет в этом ужасном мире! говорил Поэт.
- Ужасно, что ты появился, - поддакивала Леокадия.
- Кому в этом недобром мире нужны Поэты? - вздыхал Поэт.
- Кому они нужны?! - соглашалась Леокадия.
- Никому меня не жалко, - продолжал Поэт.
- Никому, - соглашалась Леокадия.
А Поэт радовался, что Леокадия ему поддакивает.
- Знаешь, давай поговорим немного о Лошадях, - предложила Леокадия, лишь бы только сменить тему.
- Прекрасно! - воскликнул Поэт. - Давай поговорим о тебе. Я тебе нравлюсь?
- У тебя нет бороды, - отвечала Леокадия. - И лошадь ты тоже не сумеешь запрячь. А я ведь Пегас из тринадцатой пролетки. Меня запрягал извозчик.
- Поэт... - начал было Поэт.
- Оглобля... - фыркнула Леокадия и пошла своей дорогой.
Но Поэт догнал ее, громко декламируя на ходу:
О, Муза музыкальная, в моем мозгу
Стань музыкой и музицируй для меня, как...
- Как кто? - спросила Леокадия.
- Подскажи мне, я дальше не знаю.
- Как муха, - отозвалась Леокадия.
- Музицируй для меня как муха! Великолепно!
- До свидания.
- Куда ты идешь, Леокадия?
- Домой.
- А где твой дом?
- В кустах сирени на Шестиконном сквере. Там мы ДОМА. Я и Алоиз.
И вдруг Леокадия почувствовала, что Алоиз наверняка сейчас на Шестиконном сквере, и все эти прогулки по Столице еще бессмысленней, чем ей казалось, и не успел Поэт и слова вымолвить, как она полетела ДОМОЙ.
- Добрый вечер, Алоиз, - поздоровалась она. Алоиз открыл глаза.
- Только, пожалуйста, не думай, Леокадия, что я тебя жду, пробормотал он. - Я сейчас на Можжевеловой улице, у Вдовы, и никогда сюда не вернусь.
- Вот и отлично, - согласилась Леокадия. - И я тоже.
ЛЕОКАДИЯ И ПОЭЗИЯ
Они проснулись в полдень от громкого возгласа:
- Приветствую вас!
Это был Поэт. Он предстал перед ними непричесанный и сонный, но зато в элегантном черном бархатном костюме и в белой рубашке с черной бабочкой.
- Кто-то умер? - спросила Леокадия.
- Нет, это я купил новый костюм, в честь своего Пегаса, на те деньги, которые мне заплатили за стихи о тебе.
О, Муза музыкальная, в моем мозгу...
- Замолчи, пожалуйста, - попросила Леокадия. - Я с утра еще ничего не ела.
- Ничего удивительного, бар на Можжевеловой пока закрыт, и я тоже еще ничего не пил, - отвечал Поэт.
Тогда Леокадия и Алоиз пригласили его на завтрак в диетическую столовую возле Старой площади. Но Поэт сидел за столом с недовольным видом.
- Пегас в молоке... - говорил он, подняв вверх стакан с молоком. Тебя почти не видно...
- Это не Пегас, а муха, - возразил Алоиз. - Выньте ее и дело с концом.
- Музицируй для меня как муха... - продекламировал Поэт и выпил молоко вместе с мухой. - О чем ты сейчас думаешь, Леокадия?
- О том, что придется отпустить длинный хвост. В этом году и правда жутко много мух.
- Я буду тебе его расчесывать. Хорошо? И перья тоже. Поэт должен заботиться о своем Пегасе.
Но Поэт вовсе не умел заботиться о Пегасе, во всяком случае о его перьях. Он безжалостно драл и вырывал их, так что вокруг было белым бело от пуха, а прохожие, очутившиеся на Шестиконном сквере, удивлялись:
- Смотрите, снег! Снег в июне!
- Ну ничего, все эти перья я соберу и каждым напишу НАСТОЯЩЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ.
- Ну уж нет, клянусь оглоблей, я на это не согласна! рассердилась Леокадия. - Лучше перестань меня расчесывать.
И все же ей нравилось, что Поэт сочиняет в ее честь стихи и носит галстук-бабочку.
- Видишь, Алоиз, а ты ради меня ничего не носил!
- Ради тебя я ношу бороду. Но для такой глупой кобылы как ты, не стоило стараться.
- Пегас это не кобыла! - воскликнул Поэт.
- Конечно, нет! - согласилась Леокадия. - Пегас это Муза. А Муза это я.
И отправилась с Поэтом на Можжевеловую в маленький прокуренный бар.
- Мы сейчас взлетим под облака и я напишу мое первое Настоящее Стихотворение и стану Настоящим Поэтом.
- Ничего не выйдет, - сказала Леокадия. - На небе ни единого облачка.
- Тогда выпей со мной и мы перейдем на ВЫ.
Они выпили вина, чтобы перейти на ВЫ, а потом за то, чтобы перейти на ТЫ, а потом опять на ВЫ, и опять на ТЫ, а после этого Леокадия взлетела под потолок и запела Настоящую Песенку:
Неужто вам коней не жаль?
Мы были так дружны.
Возили вас в любую даль,
А нынче не нужны.
Не встретишь нигде боевых рысаков,
Отправлены дрожки в сарай,
Не слышно веселого стука подков,
Лишь громко грохочет трамвай!
Но старая песня как прежде жива.
А в ней есть такие слова:
Берегите лошадок!
Старых кляч, скакунов!
Пусть всегда раздается
Звонкий цокот подков!
Потом Леокадия спустилась вниз, к столику, за которым сидел Поэт, и вздохнула:
- Дурацкая песенка!
Но все посетители бара на Можжевеловой хлопали в ладоши и пели:
Берегите лошадок!
Старых кляч, скакунов!
Пусть всегда раздается
Звонкий цокот подков!
- Ты очень красиво летала! - похвалил Поэт.
- Меня вечно хвалят не за то! - разрыдалась Леокадия. - Когда я пою - за полеты, а когда летаю - за то, что я ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА.
ЛЕОКАДИЯ И БЛАГОДАРНОСТЬ
А потом песенка Леокадии вырвалась из маленького прокуренного бара и ее стала распевать вся Столица, от Горелого Лесочка до Старомельничной площади, а громче всего ее пели в центре города, у фонтана перед Ратушей.
- Это, конечно, написал Поэт! - восклицали Отцы Города.
А Поэт все еще сидел с Леокадией в маленьком прокуренном баре на Можжевеловой.
- Есть тут Настоящий Поэт? - спросил самый Главный Отец Города, появившись в дверях бара.
- Есть! Это я! - отозвался Поэт.
- Это вы написали Настоящую Песенку?
- Разумеется, - отвечал Поэт. - У меня ведь теперь свой собственный Пегас.
- А теперь вы пойдете со мной в Настоящую Тюрьму, но только уже без Пегаса, потому что такие песенки сочинять нельзя.
И Поэта повели в тюрьму. Впереди шел Поэт в оковах, за ним - двое Стражников, за ними - самый Главный Отец Города, а позади всех, опустив голову, ступала Леокадия.
- Это я виновата, - повторяла она. - Ведь я его Пегас.