И ушла. Да так быстро, что не успела даже заплатить за мороженое и кофе.
- Ну и здорова врать! - возмутилась Леокадия. - А главная ложь это будто я могла остаться дома... Словно там не было Президента. Президент...
И тут вдруг она увидела валявшуюся на земле газету и подняла ее.
- Что тут написано? А ну прочти, Алоиз! - скомандовала она, показав крылом на фотографию Президента.
- У нас революция, - ахнул Алоиз. - Нет больше ни Самых Главных, ни просто Главных. Страной правят соседи со Старой площади.
- Ура-а! - закричала Леокадия.
Она помчалась к памятнику Генриха Четвертого и долго плясала вокруг коня, напевая песенки, сочиненные ею и другими, а над ее головой расцветали то голубые, то красные, то желтые искусственные огни.
- Желтый люпин! - восклицала Леокадия. - Оранжевый!.. Лиловый!.. Поехали домой, Алоиз!
- Ну и зачем же ты отказалась от работы? - спросил Алоиз. - Ведь эта главная ложь оказалась не враньем!
ЛЕОКАДИЯ И ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОСТЬ
И снова они очутились на Шестиконном сквере в кустах сирени, которые уже слегка увяли. И снова каждое утро Алоиз бежал к Пекарю за хлебом или к Продавцу за овсом в долг, то есть за деньги, которых пока нет и неизвестно когда будут. А потом приходили дети и спрашивали:
- Когда ты наймешься на работу, Леокадия?
- Завтра, - отвечала Леокадия, потому что ВСЕГДА верила в это. - Я ведь вернулась домой. У меня здесь много добрых друзей. Они помогут.
- Ясное дело, поможем, - подтвердил Парикмахер. - А с чего это ты вдруг решила вернуться из Парижа?
- Мне не понравилась Эйфелева башня, - отвечала Леокадия.
- А зачем было так высоко задирать голову? И вообще, ты слишком высоко летаешь, Леокадия. Нет, ты мне не подходишь. Я модный парикмахер. И без всякого полета.
И он пошел себе в свою парикмахерскую, где у него были теперь лампы с дневным светом и электросушилки. И никогда больше не появлялся на Шестиконном сквере. Боялся испачкать свои новые ботинки, а ботинки у него теперь всегда были новые.
Молочник, увидев Леокадию, даже присвистнул:
- Вот те раз, вернулась из Парижа! Что привезла?
- Себя, - отвечала она. - И Алоиза.
- Ну что ж, я беру тебя на работу. Будешь на своей машине развозить молоко.
- На своей? - удивилась Леокадия. - Но у меня нет никакой машины!
- Нет?! - еще больше удивился Молочник и подумал: "Ну и жмоты! Теперь без машины никто ничего не развозит".
И с тех пор перестал с ними здороваться, хотя ежедневно ставил свою машину на Шестиконном сквере.
Аптекарша пригласила Леокадию с Алоизом на чай, а на чаепитии кроме Аптекарши были Аптекарь, Фелек, Франек, и маленькая Агатка и множество булочек с салатом.
- Расскажите нам про Париж, Леокадия! - попросила Аптекарша. - Про Париж и только про Париж!
- Париж! Париж! Париж!
- ЧТО, Париж?
- Да НИЧЕГО - Париж. Когда меня просят рассказать про Париж и только про Париж, я вообще ничего не могу придумать. Даже, если в это время ем булочку.
Фелек с Франеком громко расхохотались и Аптекарша выставила их за дверь, а потом Аптекарь сказал:
- Ну, я пошел, и ты ступай, Леокадия, хорошо?
- Идет! А когда мне можно выйти на работу?
- На какую работу?
- Ну, я могу играть с Фелеком, Франеком и Агатой, кувыркаться для них в воздухе. Или сметать крыльями пыль с полок.
- Спасибо! Но мы теперь квартиру пылесосим! Электропылесосом, гордо сказал Аптекарь.
- А Фелек, Франек и Агата смотрят телевизор, - вставила Аптекарша. - Спасибо!
- Да? - удивилась Леокадия. - А не проще ли было бы включить детей ПРЯМО в сеть? Спасибо!
И ушла, прихватив со стола все булочки до единой. На Шестиконном сквере эти булочки им очень пригодились. Ведь денег на хлеб и овес оставалось все меньше. Пенсия Алоиза была рассчитана на человека без коня. А тут поди ж ты, у него конь, да еще крылатый.
- Вместо того, чтобы платить за хлеб, лучше я у тебя поработаю, предложила Леокадия Пекарю. - Я могу крыльями выметать из печи пепел и раздувать огонь.
- Ну нет, Леокадия! - воскликнул Пекарь. - Тому, кто побывал в Париже не пристало растапливать печь. И вообще - у нас газ.
- Жаль, что не ПЕГАС, - вздохнула Леокадия.
И теперь один только Продавец, как бывало, заглядывал на Шестиконный сквер - спрашивал, когда же наконец ему вернут деньги за овес, который он отпускал в кредит. Но у Продавца Леокадия работы не просила.
- Жаль лишиться последнего доброго друга, - говорила она.
Тем временем на кустах сирени один за другим опали листья, а холодный ветер все чаще пробивался сквозь голые кусты и прочесывал Алоизу бороду, а Леокадии перья.
- И все равно нам здесь лучше, - стуча зубами от холода, твердила Леокадия. - ДОМА и солома едома.
Дети со Старой площади навещали их все реже и реже. А потом и вовсе перестали. Родители запретили им играть с Леокадией. Родителями со Старой площади и были соседи со Старой площади, а соседи со Старой площади теперь управляли страной и детям приходилось их слушаться.
- Чокнутая какая-то, - переговаривались соседи со Старой площади. - Надо же! Уехать в Париж и вернуться!
ЛЕОКАДИЯ И ВЛАСТЬ
- Но ведь я тоже живу возле Старой площади, - рассуждала Леокадия.
Они сидели с Алоизом на Шестиконном сквере и старались согреться впрок.
- Я тоже живу возле Старой площади, - повторила она, - значит, я тоже могу управлять страной. И как это я раньше не додумалась. С чего начнем, Алоиз?
- С дрожек, - отвечал Алоиз.
Леокадия сразу смекнула, о чем речь, и помчалась в сарай за дрожками номер тринадцать. Алоиз помчался вслед за ней, за своим кнутом и упряжью, и запряг Леокадию.
- Хомут! - воскликнула Леокадия. - Наконец-то снова хомут! Удила! Наконец-то снова удила!
И запела:
Да здравствует верный кнут
И старенький мой хомут!
Лечу, закусив удила,
И жизнь мне, как прежде, мила.
О, вожжи, вожжи, вожжи!
Вы мне всего дороже!
Хоть мы и расстались давно,
Но-о, Леокадия, но-о!
- НО-О, ЛЕОКАДИЯ! - крикнул Алоиз.
Они выехали из сарая и Леокадия помчалась по Миндальной аллее, но хомут и подпруги все время ей мешали, и Алоиз натягивал вожжи: он чувствовал, что дело плохо, что Леокадия не сможет больше быть настоящей легковой лошадью. И никак не мог взять в толк, почему?
- Хомут, не трет? - спрашивал он.
- Нет, ничуть, - отвечала Леокадия.
- Дышло не мешает?
- Нет, не мешает.
- А может подпруга давит?
- И не думает!
- Ну тогда я понял! - вскричал Алоиз. - Просто ты слишком много болтаешь и все время оборачиваешься. А где это видано, чтобы лошадь разговаривала с извозчиком?
- Я привыкла, - растерялась Леокадия. - И, знаешь, я почти забыла, как ходят в упряжке. Помню только: "Но-о!" и "Тпру-у!", "Тпрусеньки!"
- Ну так, НО-О, ЛЕОКАДИЯ! - воскликнул Алоиз.
И свалился с козел. Потому что Леокадия вовсе не двинулась с места, а забила крыльями и взмыла вверх. Опираясь на два задних колеса, дрожки встали на дыбы.
- ТПРУ-У! - крикнул Алоиз.
Тогда Леокадия снова опустилась на мостовую, а дрожки стукнулись о булыжник с такой силой, что тут же разлетелись на куски.
- Вот видишь, я не забыла "Но-о!" и "Тпру-у!" - заявила Леокадия. - Но, видно, и крылья не забыла. А, может, у дрожек, пока они стояли в сарае, испортился характер и они так и норовят встать на дыбы.
- Управляй страной, но не мною, - ворчал Алоиз, выбираясь из-под обломков дрожек номер тринадцать. - Я сыт твоей властью по горло!
- Ты еще пожалеешь о своих словах, - воскликнула Леокадия. - Я буду управлять в нашу ПОЛЬЗУ. Вот увидишь!
И тотчас же галопом помчалась к Продавцу.
- Теперь я у власти. Выдайте мне два мешка овса.
- Хорошо, в кредит, - ответил Продавец.