«Быть не может!» — сказала Марнина мать.
А отец заметил: «С ума сойти».
— Мне было десять лет, — рассказывает Марни. — В тот день меня больше не пустили гулять.
Так она и сидела в четырех стенах, воображая, как другие ребята кувыркаются во дворе на стойке для выбивания ковров. Еще они собирались привязать одного из соседских мальчишек к пыточному столбу. Когда в дверь позвонила подружка, Марни открыла только щель почтового ящика. Сквозь нее был виден подружкин живот да ноги если посильнее скосить глаза вниз.
«Я не выйду. Нельзя, — сказала Марни. — У меня голова болит».
После голубя Марни завела себе лягушку в банке.
— Я ловила ей помойных мух, — рассказывает она. — А зимой она вся высохла и подохла.
— Тебе очень повезло, — говорит старшая, — что у тебя были животные.
— Папа сердился, — говорит Марни. — Хомячок по ночам бегал по нему.
— Мы запишем, что ты рано созрела физически.
Каждый вечер, когда Марни сидела в ванне, мать говорила отцу: «Ребенок растет как на дрожжах».
— Я росла не по дням, а по часам.
— Видишь ли, — говорит младшая, — к сожалению, мы хотели бы поговорить с тобой о другом. Вспомни, Марни, что ты должна нам сообщить.
Марни видит, что старшая смотрит на часы, украдкой, чтоб Марни не заметила; часы у нее повернуты внутрь запястья. Ручку она отложила в сторону.
Младшая сотрудница скрестила руки на груди и потирает плечи, будто замерзла.
— Что случилось? — спрашивает Марни.
— Мы, конечно, понимаем, у тебя свои заботы, деточка, — говорит старшая.
— Ага, — отзывается Марни.
— Знаешь, — предлагает молодая, — мы можем встретиться как-нибудь и после работы, если хочешь. Тогда ты, Марни, расскажешь мне обо всем. А сейчас нам нужно только узнать, что произошло во вторник три недели назад.
— Ты помнишь, Марни?
— Мне всегда невтерпеж, — говорит Марни.
— Может, съешь что-нибудь? — спрашивает старшая. Теперь она вертит в руках карандаш.
— Спасибо, — благодарит толстушка Марни. — Я никогда не переедаю.
Она отлично понимает, что обе стараются скрыть удивление.
— Скоро обед, — предупреждает старшая.
— Слушай, Марин, расскажи нам четко и ясно обо всем, что видела. Ты ведь уже рассказывала полицейскому, который приходил к вам домой.
— Да, — кивает Марни.
Она следит, чтобы выражение лица у нее не менялось.
Интересно, кто вытирает пыль с фикуса возле окна? Такое страшилище, думает Марни.
— Видите ли, — говорит она, — я все написала, а очки забыла дома.
— В наших документах нет ни слова о том, что ты носишь очки.
— В детстве, — объясняет Марни, — я косила. В скверные послевоенные годы у меня были зеленые волосы и косые глаза. Мама целых пять ведерок повидла отдала за оправу для очков. А я ее сломала, когда мама выволакивала меня из трамвая.
— А зачем она это сделала, Марни?
— Я не хотела выходить, — отвечает Марни.
Марнина мать любит рассказывать, как Марни в довершение всего улеглась на трамвайные рельсы. «И вы знаете, моя сестра наотрез отказалась погулять с Марни, когда я ее попросила: мол, с таким ребенком она ни за что гулять не станет».
— Ну хорошо, — говорит старшая. — Давай-ка вернемся к Инге Мозер.
Марни видит, как она резким движением — так получилось нечаянно — выхватывает из скоросшивателя лист бумаги и приподнимает его, чтобы прочитать.
— Дело в том, — говорит Марни, — что ребенком я несколько раз падала. С лестницы.
— Марни, — увещевает младшая, пытаясь придать своему голосу мягкость.
— Сейчас я тебе прочту, что мы выяснили, — говорит старшая.
Марни тоже говорит мягким голосом:
— Это все из-за глаз. Окулист сказал маме, что первые три года жизни я видела только расплывчатые контуры предметов.
— Ну ладно, хватит об этом, — перебивает сотрудница, сидящая за письменным столом.
— Это наследственное, — объясняет Марни. — От отца.
Молодая опускает руки, подходит к Марни и хочет обнять ее за плечи. Марни вздрагивает.
— Девочке холодно, — говорит та. — Ты устала, да Марни?
Она наклоняется, и Марни чувствует запах лака для волос, мыла и одеколона. Если скосить глаза, то видно воротник блузки, кусочек кожи, испещренный тоненькими бороздками и порами, и совсем чуть-чуть — темную ложбинку между грудей.
— Дело в том, что теперь я не ношу очков. С тех пор как Ральф обратил на меня внимание.
— «В среду, двадцать пятого апреля, — читает старшая, — у железнодорожной насыпи, на двадцать третьем километре, был обнаружен труп Инги Мозер».