Он не нашелся что ответить.
Воскресенье, 22 июня
Иногда я спрашиваю себя, есть ли вообще смысл оставаться вместе.
Обедали у его матери. Встретили там Вольфгангова брата. Обсуждали наш ремонт.
Ясное дело, все идет как по нотам, объявил Вольфганг.
Его мать отлично готовит; мало где отведаешь теперь такие клецки из тертого сырого картофеля.
Вольфганг толком не притронулся к еде.
Ты почему не ешь? — спросила его мать. Плохо себя чувствуешь?
Тревожится за сына. Велела мне следить, чтобы он как следует питался.
Вольфганг рассказывал, сколько у нас возни с ремонтом.
А денег-то вам хватит? — поинтересовался Мартин.
Надо думать! Вольфганг словом не обмолвился о погашении долгов, о счетах и платежных приказах. Мне говорить о них не хотелось. Финансы — его епархия. Я не могу думать еще и об этом.
Всё нам теперь в тягость.
Сегодня вечером я ему сказала: Поговори с братом. Гордость тебя погубит. Ты только заикнись. Брат поможет.
Он не послушал меня. Он ничего не слушает.
Ты что, связался с наркотиками? — спросила я.
Он прямо вскипел, но я не отставала: В чем дело, а? Ты должен что-то предпринять, покуда к нам не зачастили судебные исполнители и не понашлепали кругом своих печатей… Нельзя же тупо сидеть и ждать у моря погоды. Нельзя.
Могу и уйти, бросил он.
Я вообще отказываюсь тебя понимать.
Куда он ушел, не знаю. Я легла, а сна не было. Конечно же, завтра он вернется. Не сбежит. И вот я сижу тут и пишу, потому что не в силах спать, когда его нет рядом.
Понедельник, 1 июля
Обо всем этом так трудно рассказывать.
Придется начать с самого начала, а то я вообще не соберусь с мыслями. Я как больная. Просто уму непостижимо. Он ведь не был под кайфом. Полиция говорит, что и не наркоман и наркотиков при нем не обнаружено.
Утром он позвонил мне в контору и сказал: Сегодня не смогу за тобой заехать, машина барахлит.
Что с ней?
Мотор не тянет, объяснил он.
Но ехать надо, сказала я, мы ведь целых три дня там не были.
Мотор не тянет, повторил он.
Тебе просто неохота, сказала я, вот и норовишь увильнуть. А как же наши планы?
До чего здорово было мечтать и строить планы.
Он повесил трубку.
Обо всем этом так трудно рассказывать. Конечно, я могла бы это предвидеть.
После работы я пошла домой. Ждала его. Думала, придет домой совершенно в кусках. Он не пришел.
В девять задребезжал дверной звонок. Сейчас вспомню, как все было. По телевизору только-только начался детектив. Открывать я пошла не сразу. Пускай подождет. А вот когда позвонили вторично, я встала.
Нашел дурочку — сидеть тут и ждать!
У дверей стояли двое полицейских, и на секунду у меня мелькнула мысль, что Вольфганг попал в аварию. Я вообразила себе автомобильную катастрофу. И чуть не расплакалась, так мне стало страшно. Белая больничная палата, и он на койке — эта картина молнией сверкнула перед глазами.
Аварии не было.
Полицейские начали расспрашивать о Вольфганге. Но, заметив, что я ничего не знаю, прекратили расспросы.
Он, видно, думал, что первого числа в кассе полно деньжищ, сказал пожилой. Мы его в два счета сцапали.
Недалеко ушел.
Так ведут себя только новички.
С испугу я молчала. Сперва в голове вообще все перепуталось. Ощущение было такое, как на отдыхе: вылезаешь на берег, в ушах вода, а Вольфганг в это время что-то говорит. Ну ничегошеньки не понять.
В два часа дня, натянув на лицо чулок, он совершил налет на отделение Коммерческого банка.
Пистолет-то был игрушечный, сказал полицейский помоложе. Тут же, возле банка, мы его и арестовали. Прямиком на нас вышел — только хватай.
Не понимаю: зачем ему этот налет на банк?
Чулки он купил нынче утром у «Тенгельмана».
Я чулок не ношу.
Господи, говорю, я этого не понимаю.
Как же трудно думать об этом. И что делать — ума не приложу.
Полицейские спрашивают, знала ли я про это.
Он ведь явно спланировал налет заранее?
В последнее время, сказала я, мы почти не разговаривали друг с другом.
Вторник, 2 июля
Нас обоих доставили в полицейский участок. Им понадобились мои показания.
В первую минуту я не узнала Вольфганга. До сих пор такое чувство, словно в ушах полно воды. Не хочу слушать, и все.
Лицо у Вольфганга хмурое, землистое. Он изменился.
Потом я разглядела на его запястьях наручники, и это меня доконало.
Я не видел выхода, сказал Вольфганг.
Он говорил о десяти тысячах марок долга, о погашении кредита, о счетах, о платежных приказах.