Возражений он и слушать не стал.
В шесть Мартин за мной заехал. Поставил машину возле нашей конторы, и все видели, как я в нее садилась. Куда поедем? — спросил он.
У меня не нашлось ответа, и он, включив мотор, сказал: Поищем уголок поуютнее.
Я спросила о невестке.
Ей не на кого оставить детей, сказал он. Не стал говорить: Она не хочет с тобой встречаться.
Ведь говорить это было незачем.
Как дети? — спросила я, очень довольная, что нашла первую фразу.
Когда мы уселись за столик друг против друга, я сказала ему, что больше не приду к ним.
Бессмысленно, сказала я, рассуждать о вещах, которые на самом деле всего лишь отговорки. Каждый визит к вам был напичкан отговорками.
Детям будет тебя не хватать, сказал он.
Не могу, ответила я. Иногда я пробую обратись без валиума, но без валиума я не человек. Не хочу быть развалиной, когда Вольфганга выпустят.
Мартин понятия не имеет, что мы с Вольфгангом несколько лет назад употребляли наркотики. Правда, не сильные, поэтому без труда отвыкли.
Не хочу отступать, сказала я. Не хочу сдаваться.
Четверг, 20 января
Не знаю, сколько у нас шансов выжить. Три дня не прикасаюсь к валиуму. Окна не открываю. Задыхаюсь.
Сослуживицы, конечно, заинтересовались: в чью машину я садилась на прошлой неделе. Насчет деверя они не верят. Так уж мне на роду написано — впрочем, не все ли равно?
Не хочу думать о брате Вольфганга.
Странно. Только вот нынче вечером мне трудно сесть и написать Вольфгангу письмо. О чем я ему скажу, кроме как о своей печали? Не хочу взваливать на него еще и это.
Воскресенье, 30 января
Завтра от Вольфганга придет новое письмо, и я на него отвечу, как изо дня в день отвечаю на все письма. Знаю, наши письма читают, и все равно пишу, как мне хочется уткнуться носом в его свитер, найти защиту и покой. Но вслух я ничего не скажу. Трудно подыскивать слова, которые не причинят ему страданий.
Все очень скверно.
Вчера мне разрешили свидание. Полчаса мы пробыли вместе. Он обнимал меня за плечи, и я чувствовала запах его кожи; он пахнет не так, как раньше, когда спал со мною рядом. Я бы и сама обняла его, но впереди у нас беспросветный мрак.
Вторник, 1 февраля
Без валиума не получается.
Пятница, 4 февраля
В контору звонил брат Вольфганга.
Я не могу с тобой встретиться, сказала я, сожалею, но не могу.
У него есть для меня время.
Воскресенье, 13 февраля
Они его убивают, вот чего я боюсь. Убивают, потому что делают другим. Что, если он очерствеет и бросит меня, когда во мне отпадет нужда. А защищаться я не умею. Эти мысли не оставляют меня ни на миг.
Закричать бы, но от тишины кругом так страшно.
В обед я гуляла. Вышла подышать. Навстречу попалось несколько парочек, и я повернула обратно. Невмоготу смотреть на них.
Четверг, 17 февраля
Когда после работы я вышла из конторы, Мартин ждал меня в машине. Без всякого предупреждения.
У тебя усталый вид, сказал он.
Это от валиума.
Потом я заговорила. Не смогла сдержаться.
Я всегда готов тебя выслушать, сказал он, ведь я его брат, в конце-то концов.
Мартин вздрогнул от телефонного звонка. Нехотя поднялся, прошел в спальню, к аппарату, снял трубку. Жена спросила: Ты где это пропадаешь?
Она злилась и сыпала упреками. Как обычно, ждала его с ужином. Мартин бы с радостью, не говоря ни слова, положил трубку.
Не верится мне, что у тебя там столько дел, объявила жена.
Еще полчаса, ответил Мартин и положил трубку.
Надо распорядиться, чтоб телефон отключили, подумал он, до возвращения Вольфганга.
Во время разговора он присел на край кровати, а теперь, встав на ноги, заметил, что эта спальня ничем не отличается от их собственной. Постели были убраны, шторы задернуты, шкафы закрыты, на туалетном столике порядок. Кажется, они вот-вот войдут в комнату.
Мартин быстро погасил свет, вышел и закрыл дверь. Ему не хотелось вспоминать, как он нашел Ингрид. Сжавшись в комочек, лежала она на полу. Теплившуюся в ней искорку жизни он раздуть не смог. Слишком было поздно. Он ласково погладил ее по плечам, откинул со лба волосы, позвал по имени.
Какая уж тут помощь.
Ни гнева, ни печали Мартин давным-давно не чувствовал.
Смущенный, он взял в руки последние листки.
Пятница, 5 марта.
Я никого не виню. Да и кого винить? Люди, окружающие меня, над этим не размышляют.