Когда мы наконец сошли в Найн-Майлз, казалось, что вся община вышла нас встретить. Это был прямо праздник какой-то! Люди кричали: «О! Да это же Неста!», или «Маc Нес вернулся!» и «Маc Нес приехал и жену привез!» Тут Боб показал куда-то вверх по холму (больше похожему на гору) и сказал:
— А дом вон там.
Я посмотрела туда и удивилась:
— Это — дом? — Потому что постройку, на которую он указывал, трудно было назвать домом, во всяком случае, тем, что в Тренчтауне понимали под домом.
Но Боб подтвердил:
— Да, он самый. Пошли.
Мы поднялись по холму. Уже вечерело и, как Боб и предупреждал, электричества не было, так что нам пришлось искать лампу в потемках. Когда мы оказались внутри и я не обнаружила ни кухни, ни туалета, я подумала: «Боже праведный, во что я ввязалась». Запах этого места вызывал дурноту, и я поняла наконец, о чем тетушка пыталась меня предупредить. Тем не менее, я понимала, что уехать обратно в Тренчтаун прямо сейчас нет никакой возможности. «Что бы здесь ни было, — думала я, — у моего мужа ничего другого нет, и я должна с этим смириться». Я будто попала в другой мир.
Но то, что мы были окружены всеми этими доброжелательными людьми, которые были так рады нас видеть, немного успокаивало. Дети сестры матери Боба (Клов, Дотти и Хелен), его тетя Эми и тетя Сета отнеслись ко мне очень хорошо и продолжали повторять: «Маc Нес, какую хорошую девушку ты взял в жены!», или «Если вам что-то нужно, просто скажите». Решено было, что Клов станет нашей помощницей, она ухаживала за мной, пока я была беременна, и по сей день она остается любимицей моей дочери Седеллы.
В ту ночь я сказала Бобу, что, хотя нам здесь, похоже, придется трудно, я готова. На следующий день мы начали думать, с какого конца взяться за дело. Нам пришлось соорудить кровать из каких-то досок и бревен, устроить кухню. Но каждый житель деревни старался протянуть нам руку помощи. И постепенно я начала получать удовольствие от происходящего.
К концу недели я, как и обещала, поехала в Кингстон, чтобы побыть с Шэрон и рассказать тетушке о том, как мы здорово устроились. Мне хотелось, чтобы она своими глазами увидела, что я в полном порядке. Естественно, ее мнение от этого никак не изменилось. «Давай-ка лучше домой возвращайся», — ничего другого от нее нельзя было услышать. Так что мне пришлось затыкать уши. Я купила кое-какие необходимые вещи, одолжила у тетушки простыни и занавески, поцеловала Шэрон, пообещала взять ее с собой в следующий раз и пошла в центр города, чтобы сесть на автобус. Который, как я помню, в этот раз назывался «Земля Обетованная».
И начали мы жить-поживать на этой земле — не беспокоясь о том, что тетушка слышит все наши разговоры. Можно было кричать во весь голос, быть счастливыми и свободными! Полная независимость — такой кайф! Наконец я почувствовала себя взрослой женщиной. Я вставала по утрам и шла на собственную маленькую кухню, таскала воду вверх по холму в собственный двор. Сама мысль о том, что у нас теперь есть свой двор, делала Боба гордым и уверенным. Думаю, даже добавляла ему мужественности. Теперь, когда он находился на своей территории, можно было видеть, как он повзрослел и как счастлив. Первой вещью, которую он взял в руки после того, как мы распаковали багаж, была его маленькая акустическая гитара. И сразу он начал играть и сочинять песни — в одной из них упоминается «дом на вершине холма».
Конечно же, как и предсказывала тетушка, мы начали «копаться в земле» — участок принадлежал когда-то деду Боба, и кто-то из семьи разрешил нам его использовать. Мы сажали там батат, картошку, капусту, а чтобы попасть на нашу «ферму», завели ослика по имени Шустрый. Каждое утро наш друг Шустрый вез меня на спине, цок-цок, потихоньку, полегоньку; Боб шел рядом, и каждый встречный говорил: «Привет, Маc Нес!» или «Доброе утро, миз Марли!» Я чувствовала себя королевой верхом на этом ослике! Цок-цок, цок-цок… В деревне люди не проходят мимо просто так — каждый, кого мы встречали, спрашивал, как наши дела, и нужно было непременно ответить: «Неплохо, спасибо, мадам!» или «Бог в помощь». Боб однажды упомянул об этом в интервью: он сказал, что его не волнует мнение других людей, потому что на его родине, в Сент-Энн, люди всегда благословляли его: «Доброе утро, Маc Неста, храни вас Бог!»