– Это люди Лучина, – бросила она, взгромоздившись на край стола.
Эфрон перевел глаза на свои бумаги.
– У тебя есть доказательства?
– Да все это знают, и ты тоже. Он держит прессу в узде, конфискует у журналистов оборудование, сажает их, а если не сажает, то приказывает избить. А теперь еще и убивает посреди бела дня.
– Все так, но в случае с Дарьей у нас нет ничего конкретного. Мы обязаны не делать необоснованных предположений. Работа Дарьи многим мешала. Не только Лучину, но и поддерживающим его олигархам.
– Конечно, они его поддерживают, он ведь их кормит. Расследование закончится ничем, и это тебе тоже известно, – буркнула она, вытаскивая пачку сигарет.
– Не кури у меня в кабинете, пожалуйста! Напоминаю, что в офисе курить запрещено законом.
– Я за этот закон не голосовала, – отвечала Дженис, закуривая.
– Я потрясен не меньше тебя, все журналисты скорбят, но…
– Если скажешь, что это риски нашей профессии, напишу заявление об уходе.
– Кишка тонка!
Дженис подошла к окну, погруженная в раздумья.
– Представляешь, ее дочери всего пять!
– Открой окно! – раздраженно приказал Эфрон.
– Хочу поехать на похороны.
– За свой счет или за мой?
– Я все оплачу сама, не переживай.
– Что же тебе нужно, если не аванс?
– Виза. Придумай какое-нибудь интервью с чиновником, чтобы польстить белорусским властям. Они такие тщеславные, точно купятся.
– Польстить властям, ты серьезно? Сама знаешь, они редко дают аккредитацию иностранным журналистам. У тебя же есть связи повыше, в правительстве, – Ноа могла бы сделать тебе визу. Кстати, ты не в курсе, как у нее дела?
– Нет. То есть да… – промямлила Дженис. – Она сейчас очень занята.
– Но у нее все в порядке?
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что последние месяцы, когда я о ней заговариваю, ты делаешь постную мину.
– Мы поругались, – солгала Дженис – она так и не нашла в себе сил рассказать Эфрону об исчезновении Ноа.
Полгода назад из квартиры Ноа испарились все следы ее пребывания. И с тех пор о ней ничего не было слышно. Когда Дженис явилась в штаб израильской разведки, надеясь узнать, что произошло с ее лучшей подругой, начальник Ноа встретил ее очень холодно и быстро выпроводил. Все, что осталось от Ноа, – очередная звезда Давида на белой стене – память об агентах спецслужб, погибших на задании.
– Попробуй получить туристическую визу, – предложил Эфрон.
– Туристическая поездка в серый зимний Минск? Как-то неправдоподобно, – откликнулась она, барабаня по экрану смартфона. – Хотя…
– Что «хотя»?
– Музей Марка Шагала в Витебске.
– Не знал, что в Беларуси есть такой музей.
– Я могла бы немного поважничать и поэпатировать тебя, но, если честно, я сама только что прочитала об этом в сети. – Она помахала смартфоном в воздухе. – В этом музее выставляют его цветные литографии из серии «Двенадцать колен Израилевых». И разве можно написать достойный материал о художнике, не побывав в доме, где он провел детство?
– Ты невыносима. Хотя, пожалуй, – задумчиво сказал Эфрон. – Шесть полос о Шагале в воскресном выпуске – не такая уж плохая идея. Я давно ничего о нем не читал.
– Так как насчет визы? – гнула свою линию Дженис с легкой улыбкой.
– Ладно, я этим займусь. А теперь можно мне поработать?
Дженис направилась к двери и уже на пороге обернулась:
– Мог бы пожелать мне удачи.
– Со статьей? Кажется, ты уже вышла из этого возраста.
– С судебным разбирательством, которое начнется завтра, в Лондоне.
– Завтра? Прости, не знал.
– Если бы ты хоть немного меня поддержал тогда, то знал бы.
– У тебя проблемы не из-за твоих статей, а из-за речи на конференции. Как бы я объяснил, что мы оплачиваем тебе адвоката, с нашими-то убытками?
– Журналистика – командная игра, Эфрон. Ответственность в равной мере несут те, кто пишет, и те, кто печатает. Мои высказывания в адрес Кэша неотделимы от расследования делишек этого продажного миллиардера, а его я проводила для тебя.
Эфрон нахмурился и уткнулся в бумаги.
Дженис вернулась в редакцию, собрала вещи и отправилась домой.
Похороны коллеги, чьей отвагой Дженис восхищалась еще до того, как ей довелось работать вместе с ней над одним секретным расследованием, были не единственной причиной отправиться в Беларусь.
В сентябре прошлого года Дарья освещала очередные массовые протесты против Лучина. После выборов 9 августа, когда объявили, что цепляющийся за свое кресло автократ переизбран, каждое воскресенье на улицах столицы и крупных городов собирались толпы, требующие его отставки. Дарья и ее фотограф, как обычно, были с протестующими, собирали свидетельства происходящего. Спасаясь от омоновцев, они укрылись в каком-то магазине. И тут в него ворвались люди без формы, в балаклавах и приказали всем немедленно лечь на пол. Дарья вытащила пресс-карту. Но документ ее не защитил, скорее наоборот: именно из-за него она угодила в камеру. Фотографа избили дубинками, целясь по рукам. Они провели три дня в заключении, без еды, без элементарных удобств, и каждые шесть часов их подвергали допросу с пристрастием. А потом еще шесть дней в больнице, пока они не восстановились настолько, чтобы вернуться к работе. Но Дарья была из тех, кто никогда не жалуется. Она писала Дженис, что, пускай небо в Минске не такое голубое, как в Тель-Авиве, зато здесь всегда что-то происходит. Юмор помогает пережить невзгоды.