Ты опошляешь нас и опошляешь птицу, которой в наших руках нет. Неужели не существует контекста для наших жизней? Не существует песен, прозы, стихов, полных жизненных соков, не существует истории, основанной на опыте, приобретенном вами, истории, которая могла бы помочь нам стать сильными? Ты взрослая. Ты стара и мудра. Не думай о том, чтобы спасти положение. Подумай о наших судьбах и поведай нам о своем собственном мире. Напиши рассказ. Повесть, которая коренным образом, изменит все, которая создаст нас в то самое время, как будет создаваться. Мы не осудим тебя, если ты не сумеешь воплотить все свои стремления; если любовь так воспламенит твои слова, что они займутся пламенем, не оставив ничего, кроме ожогов. Или, если твои слова, искусные, как руки хирурга, наложат швы на кровоточащие раны. Мы знаем, что ты не сумеешь сделать этого должным образом — раз навсегда. Одной страсти недостаточно. Мастерства тоже. Но попробуй. Ради нашего и твоего спасения оставь свое имя на улице, расскажи нам о том, чем был для тебя мир с его светлыми и темными сторонами. Не говори нам, во что верить, чего бояться. Покажи нам просторные одежды веры и стежок да сорочке новорожденного страха. Ты, старуха, благословенная в своей слепоте, умеешь говорить с нами на языке, которым говорит только язык, дающий возможность видеть без изображений. Только язык защищает нас от ужаса безымянного. Только язык — это созерцание.
Расскажи нам, что значит быть женщиной, чтобы мы смогли понять, что значит быть мужчиной. Каково там, за гранью. Что значит оказаться здесь бездомным. Оторванным от того, кого знаешь. Что такое жить на окраине города, который не выносит твоего присутствия.
Расскажи нам о кораблях, отплывших от берега на Пасху, о коробочке семян в поле. Расскажи о фургоне, переполненном рабами, о том, как нежно звучит их пение, а дыхание легче падающих снежинок. Как они догадываются, ощущая плечо соседа, что следующая остановка будет последней. Как с руками, молитвенно прижатыми к чреву, они думают о жаре, о солнце. Подняв, кверху лица, как будто для того, чтобы их забрали. Повернувшись, как будто для того, чтобы их забрали. Они останавливаются у постоялого двора. Надсмотрщик и его помощник входят в дверь, прихватив фонарь, оставив рабов петь в темноте. От лошадиной мочи в снегу между копытами поднимается пар, а ее журчание вызывает у замерзших рабов зависть.
Дверь отворяется: из освещенного проема выходят парень и девушка. Они взбираются в фургон. Через три года парень обзаведется ружьем, но сейчас у него в руках фонарь и кувшин теплого сидра. Девушка раздает хлеб и куски мяса, и каждый, кому она дает еду, получает в придачу ее взгляд. Одну порцию каждому мужчине, две — женщине. И взгляд. Они смотрят в ответ. Следующая остановка будет их последней. Но не эта. Эта их согрела.
Когда подростки кончают говорить, снова наступает молчание, наконец женщина прерывает его.
— В конце концов, — говорит она, — теперь я вам верю. Я верю, что у вас в руках нет птицы, потому что вы поистине поймали ее. Смотрите. Как красиво получилось то, что мы с вами сделали — вместе.