— Моя роль во всей этой ситуации так же незначительна, как и ваша, — попыталась защититься Ванда, не поддавшись искушению во всем обвинить своих шефов.
— Не надо меня вмешивать, — резко прервала ее Настасья. — Говорите только о себе.
— Вчера вы сами так сказали.
— Это было вчера. Сегодня положение изменилось. Вчера я еще надеялась, что имею дело с разумными людьми. Но сейчас подтверждается то, что даже самые нелестные мнения в Европе о вашей стране могут оказаться верными. Если даже нобелевский лауреат не может здесь чувствовать себя в безопасности, что же тогда остается обычному иностранному туристу.
— Вы преувеличиваете, — спокойно возразила Ванда. — Я могу понять ваше недовольство, но не могу с вами согласиться. И не только потому, что живу в этой стране и работаю в полиции.
— Все зашло слишком далеко, чтобы обижаться из-за затронутой чести, — сухо произнесла литературный агент. — Но могу вас заверить от имени моего руководства и всего издательского консорциума, вставшего на защиту Гертельсмана, что если он пострадает, если не выживет, то мы сделаем все возможное, чтобы ваша страна понесла наказание со всеми вытекающими отсюда последствиями. И это не пустая угроза. Сколь безобидными ни казались бы вам какое-то издательство или литературное агентство, иногда те, кто стоит за ними, совсем не такие, какими вы их себе представляете.
— Я вообще ничего себе не представляю, — ответила Ванда. — Мы делаем то, что можем. Такие вещи случаются везде, не только в Болгарии.
— Вы говорите в точности, как ваш министр, — заметила Настасья Вокс с кривой усмешкой.
— Еще я хочу вас спросить, почему столь неожиданно вы решили уехать? Вчера, по-моему, у вас были иные планы.
— Я вам уже сказала: произошли изменения. К тому же у меня не бывает собственных планов, а в подобной ситуации я вообще не могу их иметь. Просто сейчас в Цюрихе я буду нужнее.
— А как же выкуп? — вырвалось у Ванды. — Ведь похитители когда-нибудь да позвонят. Может быть, уже сегодня. Кто в таком случае отнесет им деньги? Или вы считаете, что их можно положить на счет в каком-нибудь швейцарском банке?
— Если у вас больше нет ко мне вопросов, — вызывающим тоном сказала Настасья, — и если самолет еще не улетел, я бы предпочла вас покинуть. Коль скоро вы отказали нам в содействии, я вообще не должна была вести с вами беседу. Но я согласилась ответить на ваши вопросы, сделав это во имя спасения Гертельсмана. Однако должна вас предупредить, что если вы меня задержите еще хоть на пять минут, наши адвокаты подадут в Страсбургский суд иск к вашей стране за незаконное полицейское задержание. И сделают это быстрее, чем ваш шеф сможет написать слово «министр» перед собственной фамилией.
— Я вас больше не задерживаю, — ответила Ванда. — Вы можете идти. Мой коллега вас проводит.
Васил и еще один полицейский уже ожидали за дверью. Вместе с мисс Вокс они направились к выходу. Несмотря на то, что оба были в штатском, было видно, что они работают в полиции или, может быть, так казалось Ванде, потому что она это знала. Со стороны можно было подумать, что они не просто сопровождают иностранку, а прямо-таки экстрадируют ее. Беловская была убеждена, что Настасья тоже так считает. Они даже не попрощались друг с другом, словно между ними вспыхнула искра личной вражды. А по сути, проблема относилась к геополитике. И кто знает, как долго еще восточноевропейцам придется ощущать себя людьми второго сорта, особенно тем, кто имел несчастье родиться и жить на Балканах. Такое отношение читалось на лицах всех иностранцев, которые прибывали в софийский аэропорт. Да и сами восточноевропейцы воспринимали себя так же. Ванда не любила рассуждать на подобные темы, потому что не считала себя человеком второго сорта и вообще не любила сравнивать себя с кем бы то ни было. Но независимо от того, нравилось ей или нет, она всегда попадала под общий знаменатель, и это ее ужасно раздражало. Ей потребовалось немало усилий, чтобы сохранить самообладание и не выразить неприязнь к самоуверенной швейцарке. Но самым неприятным было то, что обвинения и угрозы литературного агента не были совсем уж беспочвенными. Возможно, если бы Ванда была на ее месте, она сказала бы то же самое.
«Ну вот, опять прихожу к выводу, что мы похожи. И не могу сказать, что мне это приятно», — подумала она.