Найманы приезжают в конце декабря и поживут у нас две недели.
Приветствую и обнимаю,
Игорь.
Часть третья
ЛЕЙТЕНАНТ НЕБА
Меня упрекали во всем, окромя погоды,
и сам я грозил себе часто суровой мздой.
Но скоро, как говорят, я сниму погоны
и стану просто одной звездой.
Я буду мерцать в проводах лейтенантом неба...
Бродский умер от сердечного приступа 28 января 1996 года. Гроб с его телом был установлен в похоронном доме неподалеку от его дома, в южной части Манхэттена. Мы пришли прощаться с ним вместе с прилетевшим из Петербурга Гординым.
То:
ВСЕМ, ВСЕМ НАЙМАНАМ
9 февраля 1996
Дорогие! Вчера услышали о смерти Лидии Корнеевны. Хоть мы и не были с ней знакомы, она для нас — как член вашей семьи. Переживаем за вас и сочувствуем. И так рядом две смерти — одна за другой.
Мне "посчастливилось" попасть в похоронное бюро, когда еще не было толпы. Постоять вот так минуту над ним, близко-близко, оказалось ужасно важно и — совестно сознаться — принесло какое-то облегчение, хотя и сильно политое слезами. Как будто мог сказать себе: "Ну вот, теперь можно любить его вовсю, от души, по-настоящему, не подозревая себя в корысти, в надежде что-то урвать у него за эту любовь".
Рассказывают, что на второй день народ повалил гуще. А к вечеру ворвалась толпа корреспондентов, окружавшая Черномырдина и Евтушенко, — тут уж начался некий паноптикум. Из соседней залы выглядывали испуганные члены итальянской семьи, хоронившей своего старика. Но когда им объяснили, что происходит, один из итальянцев спросил распорядителя: "Как вы думаете, могу я обратиться к русскому премьеру и попросить его помолиться за моего дядюшку?" (Маша Воробьева говорит: "То-то Иосиф смеялся бы".) А еще на следующий день было прощание в церкви и похороны, куда допускались только избранные, и тут уж началось такое оттирание плечами, про которое вам лучше расскажет Людка. Наверное, хорошо, что ты, Толечка, не приехал.
В 1997 году вышла на английском языке книга Соломона Волкова "Культура Петербурга". В последней главе много места уделено Бродскому и его окружению. На присланную книгу я откликнулся письмом Волкову, а также прокомментировал ее в письме Найманам.
То:
ВСЕМ НАЙМАНАМ
29 марта 1997
Леша Лосев затеял выпустить альбом дарственных надписей, сделанных Бродским на книжках, подаренных друзьям. Давать или не давать? Я дал. А вы, Анатолий, дадите? Если, скажем, издаваться будет под маркой "Эрмитажа"?
Вообще очень страшно остаться за бортом истории культуры. Возьмем, к примеру, книгу Соломона Волкова "Культурный мир Санкт-Петербурга". В ней на удивление много цитат. Но не про все цитаты указано, откуда они взяты. Если есть ссылка, то очень часто она звучит примерно так: "Ахматова в разговоре с автором"; "Бродский в разговоре с автором". И т.д. (Рецензию на эту книжку можно было бы назвать "Пушкин в разговоре с автором".) Читая про послевоенные годы, дошел на стр. 518—519 до цитаты из одного ленинградского писателя про Бродского, которая мне очень понравилась. Пригляделся — батюшки-светы, так это ж из меня! А в ссылке сказано без ненужных уточнений: сборник "Размером подлинника, стр. такая-то". И верно, перепечатывалась моя статья в этом сборнике. Но имени-то нет. И в указателе имени Ефимова не оказалось. Беда! Найман помянут три раза, но хорошо бы и ему прочесть внимательным глазом. А Генис говорит, что страниц сорок сдуты без всяких ссылок из мемуаров Бенуа. Вот как надо управляться с культуртрегерскими задачами.
"Пелагий" выдвинут на премию "Северная Пальмира". В прошлом году ее дали Феликсу Розинеру, и в этом году он умер, Царствие ему Небесное. Это я так себя готовлю, чтобы не расстраиваться, если не дадут.
Mr. Solomon Volkov
4 марта 1997
Уважаемый Соломон!
Благодарю за присылку книги St. Petersburg. A Cultural History. Думаю, публикация ее — хорошее, важное и нужное дело, которое, может быть, только Вам и было по силам. Ибо необходимое условие здесь — чтобы в одном человеке соединились историк литературы, музыковед, знаток изобразительных искусств, умелый рассказчик. Таких культурных "многоборцев" — раз-два и обчелся. Поэтому поздравляю с успешным завершением сего капитального труда.
Даже в заключительной главе я нашел много нового и интересного для себя. Например, письмо Сартра по поводу дела Бродского, признания Собчака и пр. Есть, конечно, частные возражения и раздражения. Например, на стр. 448 остается непонятным, каким образом статья, написанная Солсбери после визита в Ленинград для "Нью-Йорк таймс", могла быть "не пропущена советскими цензорами". На стр. 521 из контекста можно заключить, что Грачев тоже был среди сильно пьющих. Цитата из Горбовского на стр. 526 звучит очень не в его стиле. На стр. 527 повторен большой кусок текста со стр. 526; мое издательское сердце возликовало — ага, не только у нас, но и у гигантов бывают огрехи! — но все же, неужели никто не заметил этого после выхода издания в твердой обложке?