Меня била дрожь, бросало то в жар, то в холод. Я должен узнать, какая тайна скрывается за его словами. Было ясно, что он не хочет ее выдавать - пока еще не хочет, и уж во всяком случае не мне.
- Вот упрямая башка, - прошипел я и шагнул вслед за ним.
Фридрих Мадер услышал мой голос.
- Да убирайся ты наконец! - сказал он.
- Выкладывай начистоту. Что там у тебя?
Он язвительно рассмеялся и пошел дальше, забыв о моем существовании. Меня трясло от бешенства. Я догнал его и преградил ему дорогу. Он оттолкнул меня, и я решил, что надо защищаться… Схватка была короткой и бурной. А потом этот черенок ножа, оказавшийся в моей руке, смерть Мадера, полиция и приговор: пятнадцать лет.
Шаги в коридоре. У дверей камеры они стихают. Я поспешно собираю исписанные листки. Опять на допрос? Над дверью вспыхивает лампочка. И вправду уже смеркается. Значит, просто включают свет в камерах. Я беру чистый лист бумаги.
Неожиданно бряцает ключ в замке, громыхает засов, распахивается дверь. В коридоре стоит надзиратель. Я вскакиваю на ноги: тюремная дисциплина уже въелась в меня. В камеру входит человек. Он весело здоровается, оглядывает камеру, меня и, видимо, удовлетворенный осмотром, кивает.
- Спасибо, что проводили, вахмистр, - любезно говорит он надзирателю, затем снимает шляпу, пальто и бросает их на откидной столик.
Человек этот среднего роста, чуть толстоват, но полнота его скрадывается элегантным серым костюмом. Перлоновая сорочка, галстук, кожаные перчатки - все с иголочки. Наверно, адвокат, которого мне прислали, а может…
Дверь захлопывается.
- Садись! - небрежно говорит незнакомец и протягивает мне руку. - Надеюсь, мы столкуемся. Настоящая моя фамилия Мюллер, он же Гольдбах, он же Бреквольд, он же Гансен, он же… забыл, всего не упомнишь. Пусть уголовка вспоминает.
Рука мясистая, вялое пожатие, кожа лица бледная, черты тонкие, движения уверенные, весь облик выражает чувство превосходства. Завершают его портрет очки без оправы. Я пока молчу, не зная, с чего начать разговор. Он усаживается на второе откидное сиденье у столика, напротив меня.
- Фамилия - это муть, - говорит он с улыбкой. - Последнее время я занимался тем, что двенадцать раз продавал взятый на прокат «вартбург». Но уголовка не разделяет моих взглядов на свободное предпринимательство. Поэтому я очутился здесь… А ты?
Мне поначалу неохота отвечать. Он и не настаивает, только смотрит на меня с немым укором, пока у меня сам собой не открывается рот.
- Пятнадцать лет за убийство. А теперь новое дело - кража и, чего доброго, еще покушение на убийство. Кроме того, я подрался с отцом и братом.
Присвистнув, он некоторое время разглядывает меня и одобрительно кивает.
- Тогда дело ясное, - заключает он и сгребает исписанные листки, как свои. - А тут жить можно, столько бумаги дают для писанины.
Он углубляется в чтение. Я то и дело «срываюсь забрать у него листки, но едва протягиваю руку, как он во просительно смотрит на меня водянисто-голубыми глазами и дружески улыбается. Читает он внимательно.
- Ты что, пишешь детективные романы? - вдруг спрашивает он.
- Только воспоминания. Собственные.
- Черт подери! - Быстро пробежав главами последние строчки, он задумывается и оценивающе смотрит на меня. - Все ясно, - подытоживает он сухо. - Пожизненное. - В следующее мгновение он подскакивает к двери некоторое время прислушивается, затем на цыпочках подходит ко мне. - Зачем же тебя опять сюда занесло? - спрашивает он шепотом. - Эх ты горемыка. - Ну ничего; я что-нибудь придумаю… Опыт у меня богатый. А может, ты опять рванешь, если представится возможность?
- Нет.
- Ну да? По мне, так лучше отдать концы, чем пожизненно… Понятно, это дело вкуса.
- Без толку.
- Чепуха! В самой большой глупости есть смысл. Чего боишься?
- Не боюсь. Уже попробовал бежать.
- Опыт - лучший учитель, говорили великие немцы… Так как же они тебя сцапали? Небось уложил фараона, который хотел тебя задержать?
- Да нет.
- Ну ладно. Продолжай с того места, где кончил писать. Для полной ясности. Потом вместе что-нибудь спланируем, смастерим эдакий чудо-планчик - вот увидишь - с моей башкой да с твоей медвежьей силой! Итак, старик Мадер, отец твоей милашки, загнулся. Следствие. Суд. Срок. Побег. Потом ты в грузовике проезжаешь через свою деревню, грызешь морковку или чего-то там еще. Ну, а дальше?
«Стоит ли рассказывать? - думаю я. - Какое ему дело?» Но ведь он сочувствует, а мне так нужно, чтобы кто-то меня выслушал, просто выслушал.
Было уже под вечер, как сейчас. Сумерки ползли из леса, стирая контуры предметов. Похолодало, сгустился туман. Мотор ревел вовсю, а шины издавали какой-то высокий воющий звук. Фары шедших позади машин вбивали в вечернюю мглу световые конусы, которые ширились все больше и больше. Мой водитель, судя по всему, не любил, чтобы его обходили. Он упорно держался середины шоссе и, когда его поджимала какая-нибудь машина, брал влево, а не вправо, как положено. Интересно, «проколола» ли ему талон автоинспекция? Нас нагнал грузовик. Его водитель сигналил, мигал фарами, несколько раз приступал к обгону, но безуспешно, и он наконец отстал. Из своего укрытия я увидел номер этого грузовика, когда встречный мотоцикл осветил его фарой. Номерной знак Народной полиции! За мной гонятся! Я знал, чувствовал это. Они теперь повсюду расставляют посты. Хоть бы мой водитель не пропустил их вперед. Берлин уже недалеко.
Вспыхнул синий свет. Водитель круто взял вправо. Я ухватился за ящик, и меня вместе с ним прижало к левому борту. Не успел я подняться на ноги, как машина резко затормозила и я стукнулся о кабину. Раздумывать было некогда. Пора!
Полицейская машина обошла нас. Мой водитель постепенно сбавлял скорость. Я перелез через задний борт и, вцепившись в него, опустился. Удар о землю последовал раньше, чем я ожидал. Ноги отбросило назад и потащило. Держась за борт, я в бешеном темпе передвигал ногами, но асфальт подо мной ускользал еще быстрее. Ну, наконец-то! Водитель стал притормаживать. В ногах я почувствовал привычную тяжесть. Они держали меня. Я отпустил борт, чуть не упал, споткнувшись, и по инерции помчался вправо. Грузовик и наступившая темнота скрывали меня. Добежав до обочины, я свалился в кювет.
Легкие готовы разорваться. В руках и ногах боль. По лицу струится пот. Тыльной стороной ладони вытираю лоб. Но вскоре сырая вечерняя прохлада проникает под одежду. Меня пробирает озноб. Надо уходить, скорее уходить дальше!
Слева и справа лес. Впереди виден перекресток, освещенный фарами обоих грузовиков. Со второго соскакивают вооруженные полицейские. Через какую-то минуту пост уже действует. Первая же подъехавшая легковая машина подверглась проверке. Двое полицейских приблизились к «моему» грузовику. Водитель с помощником вышли из кабины и предъявили документы. Один полицейский полез в кузов.
Я бросился в лес. Шел в темноте, ориентируясь по шуму, доносившемуся с шоссе. Лишь бы не порвать и не запачкать костюма. Ведь мне предстоит появиться на улицах Берлина. Ноги ступали по мягкому мшистому ковру Впереди справа послышался шум моторов. Минут через пять показалась боковая дорога. Разворот на девяносто градусов, и я опять вышел к магистрали, ведущей в столицу. На горизонте пылало зарево огней: Берлин. Теперь до главного контрольного поста вряд ли будет проверка. Этот участок я когда-то проезжал на мотоцикле. Надо спешить.
Я вышел из лесу и нерешительно двинулся к лугу, окаймленному кустами. Подойдя к шоссе, я увидел, примерно в километре за собой, длинный ряд притушенных фар. Там вовсю шла проверка, осматривали грузы, искали меня. Мне было и смешно и жутко - смешно, потому что я их перехитрил, жутко от мысли, что против меня одного действует огромный, идеально отлаженный полицейский аппарат. Я почувствовал слабость. Может, пойти и сдаться?
Нет! Но что делать дальше, я еще себе не представлял. Неподалеку раздался громкий выхлоп. Я вздрогнул. У тягача с прицепом на высоких оборотах забарахлил мотор и заглох. Водитель на ходу то включал, то выключал сцепление, пытаясь завести двигатель.