Иные уже бросали на угрянских княжон негодующие взгляды, и только один человек смотрел сочувственно – княжич Ярогнев. Он не сводил глаз с Молинки, которая с разрумянившимися от волнения и обиды щеками стала еще красивее, и думал, что такая девушка уж точно не может быть ни в чем виновата!
– Да и я не так-то прост! – с торжеством продолжал Доброслав, перекрывая шум, который не мешал ему говорить, а только поддерживал. – Нашел я средство, чтобы Вершина, хочешь не хочешь, а дал нам войско! Эти две девы – его старшие дочери, от знатных матерей, от княгинь и жриц. Возьмем их в наш род, отдадим в жены моим братьям младшим – вот увидите, скоро явятся от Вершины послы с приданым, и уж тогда нам, родичам своим, они в помощи не откажут.
– Дождаться бы! – закричали на склоне холма. – Пока они доедут, пока свадьбы ладить, пока войско собирать – хазары уже здесь, на Зуше будут, а то и на Оке!
– Погоди, князь Святко! – вдруг прозвучал спокойный женский голос, и сразу стало тихо – это голос задул общий шум, как сильный порыв холодного ветра задувает огонек лучины. – Что-то не пойму я.
– Что не поймешь, княгиня-матушка? – Святомер повернулся к Чернаве. Только что удалой и бодрый, он разом как-то присмирел.
– Не пойму – разве эти две девицы хотели стать женами твоих сыновей?
– Хотели? – Князь Святко выглядел озадаченным.
Да кто их, дескать, спрашивать будет, при чем тут их желания? Это было ясно написано на его лице, но вслух он своего недоумения почему-то не выражал. И народ помалкивал, не спеша объяснить своей недогадливой княгине, почему желания пленниц никто не спрашивает.
– Много ты на себя берешь, княже! – продолжала княгиня Чернава. – Эти девы – дочери князя, а матери их – великих богинь мудрые служительницы. Или тебе милость Макоши не нужна? Или ты гнева Марены, Матушки Кощной, не боишься?
Она произнесла эти слова негромко, чуть-чуть даже вкрадчиво, но у всех присутствующих потек мороз по коже и волосы шевельнулись от глубинного ужаса, словно звездные очи Кощной Матери глянули каждому из смертных прямо в глаза. А Лютава выпрямилась, кроме естественного ужаса ощущая во всем теле, в каждой жилке трепетный восторг от близости своей повелительницы. Она действительно в этот миг была здесь – Марена, с белым ликом, сияющим, как луна в полнолунье, с черными, как ночь, волосами, похожими на струи темных подземных рек, высокая, совместившая в себе черноту тьмы и белизну снегов, хладная, величавая и лукавая, гневная и милосердная, пугающая и притом необходимая мирозданию так же, как и Великая Мать Макошь – ибо где Макошь поселит новорожденных детей, если Марена не освободит место на земле от тех, чей срок миновал?
– Всякий князь так же смертен, как и последний раб, – говорила княгиня Чернава. – Не гневи богиню, нанося обиды ее служительнице. Ведь старшая дочь князь Вершины – дева Марены?
Она впервые посмотрела прямо на Лютаву, и угрянка невольно шагнула вперед. Кому она посвящена, княгиня могла прочитать одним взглядом по узорам ее одежды и подвескам ожерелья, если бы не знала этого раньше.
– Я беру вас под кров богини, – сказала княгиня. – Ты имеешь право найти для тебя и твоей сестры приют, защиту и почет везде, где чтут Кощную Мать, и здесь вам не угрожает ни обида, ни бесчестье!
Она сказала это не столько для Лютавы, сколько для князя Святко и прочих мужчин. Княгиня даже не взглянула на них, но все поняли, кому предназначена эта речь. И никто не посмел ей возразить, хотя Доброслав стиснул челюсти, а в глазах Святко мелькнули сердитые огоньки.
– Спасибо, матушка! – Лютава низко поклонилась.
На душе у нее полегчало. Княгиня Чернава едва ли станет принуждать их к замужеству, а князь Святко не имеет ни малейшего права распоряжаться теми, кто находится под покровительством богини. Сейчас, в ожидании больших кровопролитных битв, ему особенно нужна милость Матери Мертвых! Ведь как знать – не доведется ли ему самому встретиться с ней уже завтра?
Глава 6
Лютомер с бойниками и Хвалислав с собранной дружиной тронулись в путь уже на пятый день после веча. Вниз по Угре они плыли, ради быстроты не делая привала даже ночью – течение позволяло людям спать прямо в ладьях, а свою родную реку угряне знали так хорошо, что даже при луне не боялись ни коряг, ни мелей. Берегиня Угрянка оберегала людей своего родного племени, спешивших на помощь к ее лучшей земной подруге.
Проведя день и ночь в дороге, на рассвете угрянская дружина вышла к Оке. Здесь устроили привал, а потом тронулись дальше уже по берегу: на реке их слишком легко было обнаружить, а угряне намеревались продвигаться тайно. В скорости они почти не теряли: плыть на ладьях против течения получилось бы не намного быстрее и легче, чем идти по берегу.
Не теряя из виду реку, они пользовались дорожками и тропинками, которые проложили местные жители. Ока ниже устья Угры была издавна заселена – через эти две реки еще многие столетия назад пролегал старинный Янтарный путь, шедший с берегов Варяжского моря далеко на восток. На ночлег бойники и Ратиславичи устраивались по отдельности – обычные люди слегка опасались бойников, несмотря на то что среди последних имелись их кровные родичи. Ходили упорные слухи, что бойники по ночам превращаются в волков и рыщут по лесу в поисках добычи – уж Лютомер-то точно! Никому не хотелось этой добычей стать, поэтому ратиславльская дружина устраивалась на ночлег отдельно, разводя свои костры и выставляя на ночь своих дозорных. Бойники, понятно, не возражали: им было проще среди своих, где все обязанности давно распределены и никаких споров о том, кто собирает дрова, а кто моет котлы, не возникало.
Что же касается Лютомера, то он действительно каждую ночь исчезал, но куда и в каком облике он ходит, никто не спрашивал.
Хвалислав особенно радовался этому разделению: в присутствии Лютомера, своего главного соперника, он и раньше чувствовал себя неуютно, а теперь оборотень сделался ему почти ненавистен. Сын бывшей хвалисской рабыни наконец осознал, что добиться почетного положения в роду и власти над угрянами он сможет только в том случае, если сын Вершины и Семилады исчезнет с его пути. Как – он пока не знал, но не мог видеть Лютомера: так и казалось, что оборотень знает все его тайные замыслы.
Зато в ратиславльской дружине, оказавшейся под началом у Хвалислава, все смотрели на княжеского сына с уважением.
– Лютомер-то Вершинович – он с бойниками своими, волками, а волки испокон веков в роду человеческом и не считаются, – говорил Вышень, один из старейшин Ратиславля. – Он у князя первый сын, а коли он в бойниках, стало быть, среди сыновей его и считать нечего. А без него – княжич Хвалислав первый. Стало быть, старший.
– Имя-то ему князь дал княжеское! – подхватывал Глядовец, старейшина одного из угрянских родов и товарищ Вышеня. – Стало быть, предназначил его в наследники себе. Вот как нас князь уважил – наследника своего нам в воеводы дал! Понимаешь, Миловите? – обращался он к сыну, которому как бы разъяснял это все, а сам поглядывал на княжича – слышит ли?
Это двое, а с ними еще один старейшина, Домша, с самого начала похода старались держаться поближе к Хвалиславу. Глядовец и Домша, жившие со своими родами неподалеку от Ратиславля, славились как умелые охотники и каждую зиму добывали немало мехов. Несколько раз тот и другой ездили с Вышенем в его торговые путешествия, а потом женщины их родов на праздниках повергали всех остальных в зависть и восхищение – ярким блестящим шелком, которым были отделаны их нарядные рубашки, серебряными дирхемами в ожерельях, бусами из разноцветного стекла, огненного-рыжего сердолика, прозрачного, как лед, хрусталя.
На привалах, особенно ночных, когда в укромных местах разводились костры, а над ними вешались черные котлы, Вышень нередко принимался рассказывать о землях по Оке, куда лежал их путь, о далеких странах, хоть он уже рассказывал об этом не раз. Его слушали с удовольствием – чем еще заняться, пока похлебка варится?