И Зуша вскрикнула, забилась, пытаясь вырваться из объятий того, кто тянул ее в это темное Подземелье. Теперь сам Лютомер снова заставил ее принять облик женщины – он видел и понимал ее и без того, но она сейчас была нужна ему в зримом обличии.
– Отпусти меня, Велес, – молил его низкий женский голос, и прохладное дыхание овевало мокрую щеку. – Отпусти! Не губи! Я же не хотела… Я же не знала…
– Пойдешь со мной?
– Куда? Я не могу! Мне от реки нельзя уходить!
– Недалеко! – успокоил ее Лютомер. – Поможешь мне – и ступай восвояси, теки, куда богами велено.
– Помогу тебе… Велес. Помогу, коли велишь.
– Тогда идем со мной.
Лютомер медленно выплыл на берег, постепенно, без спешки отделяя себя от Велеса. Разом рвать эту связь – больно и опасно. Велесу все равно, а вот человеческая суть такого рывка может и не выдержать. Но Лютомер делал это не в первый раз. Он выплывал на поверхность постепенно, медленно вспоминая, кто он такой. Только что он был властелином темной половины мира – у него не было имени, ибо он такой один, не было судьбы, ибо судьба его совершается каждый миг заново, постоянно обходя положенный круг. Он снова становился человеком, имеющим конечный срок бытия, рожденным от земных родителей – Семилады и Вершислава. Вот только начало его существованию положила священная ночь начала осени, когда богиня Лада спускается во владения Подземного Хозяина. Дух Велеса вот так же вошел в князя Вершину, спутившегося в подземелье под храмом к старшей жрице – своей жене… И он, родившийся в положенный срок от человеческой пары, вместе с тем родился сыном Велеса, который создал его дух, как земной отец создал тело.
Выбравшись на берег, Лютомер стряхнул воду и стал не спеша натягивать рубаху и порты. Одежда липла к мокрому телу, с длинных волос сбегали струйки, и Лютомер крепко провел по голове ладонями, отжимая воду.
Рядом с ним на песке стояла Зуша – рослая, полногрудая, красивая девушка с длинными темными волосами. Робко улыбнувшись ему, она протянула руку, взмахнула – и вся вода с его кожи и волос метнулась ей в ладонь. Зуша стряхнула капли на песок, а одежда и волосы Лютомера мгновенно стали сухими, будто он сегодня и не подходил к воде.
– Спасибо тебе, милая! – Он улыбнулся ей. – Не смотри так жалобно, не обижу. Против того – плясать пойдем. Веселись – ведь праздник нынче!
Берегиня Зуша послушно улыбнулась и протянула ему руку, робко и покорно, как юная девушка, впервые вставшая в круг невест.
В ночном черном небе одна за другой вспыхивали зарницы – пламенный свет внезапно разрывал темноту, словно день и ночь, свет и тьма играли и боролись, перемешиваясь в буйстве священной ночи. Девушки вскрикивали от неожиданности и священного ужаса, но волна общего возбуждения несла дальше, и даже страх лишь добавлял остроты веселью.
При свете зарниц Лютава каждый раз торопливо оглядывалась. Даже Молинку она уже потеряла – та вместе с княжичем Ярко сначала держалась рядом, но потом игры и хороводы как-то разметали их, все девушки в белых рубахах и под растрепанными венками казались одинаковыми, и она уже не находила среди вятичанок свою сестру. Вот потерять Твердислава она была бы рада, но тот не отпускал ее от себя и по возможности старался держать за руку. Даже когда она ушла, еще вместе с Молинкой, в девичий хоровод, куда парень не мог с ней пойти, он не спускал с нее глаз и даже не оборачивался, когда другие девушки тянули его куда-то, тормошли и даже били крапивой. Видимо, он имел строгий наказ от отца не спускать глаз с угрянки и выполнял его со всей ответственностью. При этом он почти с ней не разговаривал и не улыбался. То ли дело княжич Ярко – они с Молинкой сразу принялись болтать и смеяться.
Вот из святилища вынесли огромное чучело Ярилы, свитое из трав и цветов, одетое в нарядную вышитую рубаху. Этот Ярила уже состарился, и соломенная борода доставала почти до его главного орудия, – в отличие от молодого, весеннего Ярилы, у этого оно было совсем маленьким, слабым, исчерпавшим все силы в священном деле оплодотворения земли.
– Ой ты Ярила, вешняя сила! – завопила возле него женщина, и Лютава узнала Семиславу. – Ой, умер Ярила, отрада наша! Умер, к Марене ушел! Горе наше, нет его больше!
Она громко хлопнула в ладоши, и все девушки бросились к чучелу. Парни закричали, попытались преградить им путь, но девушки решительно прорывались через заслон и тянули руки к чучелу. Стоял крик, вопль, визг, треск одежды – вокруг травяного чучела разгорелась настоящая битва. Но все-таки девушки прорвались – десятки рук мигом разорвали Ярилу на части, и пучки травы полетели в реку. А парни с криком погнали в воду самих девушек. К визгу прибавился плеск.
Уворачиваясь от Твердислава, который и тут подгонял ее пучком травы, Лютава влетела в воду по колено и пошла дальше, стараясь не запутаться в мокрой рубашке. Вокруг нее вода бурлила от множества тел, кипели брызги. Отблески костров на берегу сюда почти не доставали, и она подумала – не удастся ли ускользнуть?
И вдруг какая-то прохладная, крепкая рука взяла из-под воды ее руку. Лютава вздрогнула и застыла в ужасе – рука была не человеческая. Мгновенно собравшись, она приготовилась защищаться – но ее руку тут же освободили, а из-под воды показалась голова красивой девушки. Ее длинные темные волосы плыли по поверхности воды и нельзя было разглядеть, где же они кончаются.
– Не бойся, – шепнула ей водяница. – Я тебе помогу. Иди дальше по реке, там он ждет тебя. Иди.
Она улыбнулась и обошла Лютаву, направляясь к берегу. А Лютава сразу поняла, что ей хотели сказать, и побрела по дну, по грудь в воде, дальше по течению. Мимо нее пыли, обгоняя, пучки травы и цветов, из которых был сплетен «старый Ярила», пара чьих-то помятых венков, упавших с голов. Позади слышался визг, смех, плеск и голос Твердислава: «Лютава, где ты?»
Здесь уже не горели костры, Лютава шла по реке в темноте. Вот вспыхнула зарница, и огненный свет словно вырезал из темноты высокую человеческую фигуру под старыми ивами. Эту фигуру Лютава узнала бы где угодно.
И ее тоже узнали. Лютомер шагнул к воде и протянул руки. Лютава торопливо вышла на мелководье, он схватил ее за запястья, вытянул на берег и молча прижал к себе. От ее мокрой рубахи его собственная одежда тоже сразу намокла, но они стояли на песке, обнявшись и чувствуя только, что цельность их двойного существа наконец восстановлена и мир обрел равновесие.
В эту священную ночь каждое существо – мужское или женское, человеческое или божественное – стремится к слиянию со своей противоположностью, дабы еще раз закрепить цельность вечного круга Всебожья. «Старый Ярила» обращался в Велеса и уходил с земли в Подземелье, где ждала его Марена, его сестра и божественная супруга, женская ипостась его самого. И никакая другая Марена не была так желанна для Лютомера, как Лютава – его сестра, так похожая на него самого, которую он любил и простой человеческой любовью, и мощью Велеса. Выросшие в сознании, что через них говорят и в них воплощаются сами боги, они даже не думали о том, чем питается их взаимная связь – человеческим или божественным. Это не редкость среди потомков волховских и жреческих родов, и есть много таких пар, у которых божественная мощь определяет человеческие привязанности и земную судьбу. Они не думают, хорошо это или плохо, дозволено или не дозволено, – у них, живущих для богов и через богов, свои законы. Они теряют силы вместе со своими богами, страдают их страданиями, но зато и радуются их радостями, и в такие вот священные ночи, когда все силы Всебожья расцветают, божественная мощь вливается в их человеческие жилы и позволяет ощущать истинно божественное упоение.
Утянув ее во тьму под раскидистые ивы, как в шатер, Лютомер помог Лютаве снять насквозь мокрую рубашку, а взамен надел на нее свою – вывернув ее предварительно наизнанку, поскольку женщине мужскую одежду носить нельзя, кроме как на новогодних игрищах. Перешептываясь, дрожа от радости и возбуждения этой ночи, они то выжимали эту мокрую рубашку, то снова обнимались, и Лютомер жадно целовал свою «молодую Марену», пока сама Лютава, смеясь, выжимала свои длинные мокрые волосы. Если бы сегодня, когда Ярила уходит к Марене, он бы ее не встретил – для него само колесо Кологода перекосилось бы.