Она замолчала, глядя в огонь остановившимся взглядом.
― А вы со студентами что там делаете? ― спросил Степка. ― Неужели это тоже практика?
Ника помотала головой.
― Нет, ― ответила она так же неохотно. ― Какая там практика, убиться же можно!.. Ездит тот, кто хочет, под свою ответственность. Дело добровольное, родителей об опасности сразу предупреждаем…
― И отпускают?! ― ужаснулся Егор.
Ника посмотрела на него мерцающими глазами.
― Отпускают, ― подтвердила она с вызовом. ― Когда объясняем, зачем ездим.
― А зачем вы ездите? ― спросил Васька очень тихо.
― Кости собираем, ― ответила Ника. ― Их там больше, чем оружия, искать не надо… Идешь, смотришь по сторонам: вот в корнях березы застряла русская каска, а в ней ― обломок челюсти. Из лужи выглядывает кусочек берцовой кости. А в кротовых кучках на поляне валяются человеческие позвонки…
Она прервала рассказ, уткнулась подбородком в стиснутый кулак.
― Не похоронили?! ― не поверил Васька. Оглядел всех расширенными от ужаса и недоверия глазами, переспросил: ― Наших не похоронили?!
― Не похоронили, ― подтвердила Ника окрепнувшим голосом. ― Лежат так, как упали, листьями прикрытые… И никому они не нужны. Ни военным, ни милиции, ни властям… Отыскивают останки полулегальные немногочисленные отряды поисковиков вроде нашего. И все. Мы за неделю нашли одиннадцать скелетов наших солдат. В карманах брюк – пара довоенных монет, рядом фляжка… Ни на одном не было посмертного медальона. Мы их там, в лесу, и похоронили. Вырыли общую братскую могилу, неглубокую, вдруг у нашего государства совесть проснется, захотят нормально похоронить. Поставили крест…
Ее голос треснул и оборвался. Ника отвернулась и стала смотреть в сторону. Минуту царило молчание.
― А трофейщики? ― спросил Васька приглушенным голосом. ― Они наших не ищут?
Ника пожала плечами.
― Трофейщики предпочитают немцев, ― ответила она с кривой усмешкой.
― Почему? ― не понял Васька.
― Потому что выгодно, ― продолжала Ника все с той же нехорошей мрачной усмешкой, похожей на гримасу. ― Ищут кресты, медали. Знаки отличия, офицерские и солдатские жетоны… Их продают на рынках в городах, говорят, хорошо платят… Еще распарывают немецкие сапоги: в них часто бывают драгоценности, золото. Немецкие штык-ножи в ножнах с шариком на конце ценятся особо. Еще винтовки, пулеметы…
― Автоматы, ― добавил Васька.
― Нет, ― отказалась Ника. ― Автоматов под Ленинградом зимой сорок первого не было ни у наших, ни у немцев.
Она шмыгнула носом и язвительно сказала:
― А сейчас немцев искать особенно выгодно.
― Почему? ― не понял Васька.
― Да потому! ― вдруг закричала Ника. ― Потому что Германия платит деньги за перезахоронение своих солдат! Как любое нормальное государство! И за каждую немецкую кость трофейщики получают деньги! В твердой валюте, между прочим! А наши кому нужны? Сплошные непроизводительные расходы у местных властей! Место под захоронение выделять придется, а это место можно выгодно продать под особняк какого-нибудь зажравшегося вора…
Она швырнула в догорающий костер ветку, вскочила на ноги и бросилась к дому. Искры полетели во все стороны, слушатели испуганно шарахнулись прочь от костра.
― Ника! ― окликнул Егор ошарашенно, но ответа не получил.
Вернулся назад, к разворошенным углям, покрутил пальцем у виска, сказал извиняющимся тоном:
― Она что, психованная?
― А по-моему, она первый нормальный человек, которого я встретил за последнее время, ― ответил Степка, не раздумывая.
― По-моему, тоже, ― поддержал Васька. Шмыгнул носом и сказал: ― Свинство какое. Своих не похоронили… Победители называемся.
Она повернулся к Степке и спросил:
― Пап, отпустишь меня с Никой? Вдруг и дед там лежит? Не похороненный…
Степан тяжело вздохнул.
― Отпущу, ― сказал он тихо.
― И я с тобой, ― заторопился Дениска.
― Ладно, загорелись! ― приструнил Степан. ― До этого еще дожить надо!
И задумчиво добавил:
― Может, я сам с вами поеду.
― И я, ― неожиданно для себя сказал Егор.