Она никак не прокомментировала его реплику. Сидела за столом напротив и смотрела на Егора прищуренными глазами, зелеными, как лист кувшинки в пруду.
― А что еще было найдено в том кургане? ― спросил Егор, когда молчание стало тягостным.
― Еще?
Она немного подумала.
― Еще были найдены записи на каменной кладке. Да вы, наверное, помните! Эти камни передали в Эрмитаж!
― А-а-а!.. Да-да-да, ― зачастил Егор, сделав умное лицо.
― Скифский язык оказался очень трудным для расшифровки, но в 1965 году ученым удалось прочесть надписи.
― Да-да-да!..
― Припоминаете. Да?
― Да, помню, ― уверенно подтвердил Егор.
Ника откинулась на спинку стула. Теперь она рассматривала Егора не просто недоверчиво. Она смотрела на него брезгливо, как смотрят на неаппетитное насекомое, ползущее по обеденному столу.
Вопрос ударил его прямо в лоб, как мухобойка.
― Кто вы такой?
Он чуть не подскочил на стуле.
― То есть как это? ― спросил он глупо. ― Я же представился!
― Я спрашиваю, кто вы такой на самом деле, ― повторила она, чуть повысив голос. В глазах полыхнуло зеленое пламя, кулачки твердо сжались.
Егор против воли ею залюбовался.
― Отвечайте!
Он вздрогнул и торопливо начал:
― Внештатный корреспондент…
― …пять лет специализирующийся по скифской тематике, ― насмешливо договорила Ника. ― Прекрасно!
Она встала со стула и подошла к окну. Выглянула на улицу, потом развернулась лицом к Егору, сложила руки на груди.
― Даже последний идиот, который пять лет пишет о скифах, должен знать, что письменности у них не было! ― отрубила она жестко. ― И никаких записей в курганниках никто не находил! Оружие ― да, золота ― навалом, записей не было! Никаких и никогда!
Егор молчал, подавленный своей оплошностью.
― И потом, я видела, как вы приехали, ― продолжала Ника все тем же безжалостно-насмешливым тоном. ― Таких машин у журналистов не бывает. Тем более у внештатников. Тем более, у специалистов по скифской тематике. И такие игрушки, купленные на аукционе в Манеже…
Она указала взглядом на бронзового воина.
― …журналистам не по карману.
Ника вернулась на место, придвинула к себе какие-то бумаги и сказала, не глядя:
― Всего доброго.
Егор всполошился.
― Слушайте, разве эти сведения составляют государственную тайну? ― пошел он в атаку. ― Да, я не внештатник и не специалист…
Она бросила на него короткий насмешливый взгляд исподлобья. В зеленых глазах бушевал шторм.
― И что из этого? ― продолжал Егор, справившись с первым чувством неловкости. ― Неужели вы не можете дать мне консультацию? Тем более…
Он хотел добавить, что готов ее оплатить, но посмотрел в злые зеленые глаза напротив и не добавил.
Ника бросила на стол ручку. Откинулась на спинку стула и стала смотреть на Егора с прежним брезгливым выражением.
― В чем дело? ― спросил он, начиная сердиться.
― Я не стану давать вам никаких консультаций, ― холодно заявила она.
― Почему?
― Потому, что я подозреваю в вас одного из тех гробокопателей, благодаря которым девяносто процентов скифских курганников оказались разграбленными. Еще до того, как до них добрались ученые. Что ж, судя по всему, деньги на подобные хобби у вас есть. А у нашего государства нет. И помогать вам я не намерена.
Она снова уткнулась в бумаги. Егор видел краешек ярко-красного от гнева ухе и темно-каштановую макушку.
Как ни странно, он не обиделся. Сейчас, когда она объяснила ему причину своей враждебности, Егор был готов уважать ее за этот гнев. Наверное, это позиция любого порядочного археолога.
― Вы не правы, ― сказал он мягко.
― Не люблю, когда мне врут, ― ответила Ника, не отрываясь от бумаг. ― Выход найдете?
Егор вздохнул и поднялся со стула.
― Жаль, ― сказал он искренне. ― Я хотел рассказать вам кое-то… интересное.
Она не отреагировала на предложенную взятку. Перевернула страницу, уставилась на оборот с преувеличенным фальшивым вниманием.
Егор медленно направился к выходу, волоча ноги так, словно на них были навешаны чугунные ядра.
И уже дошел до двери, когда в спину ударил нервный возглас:
― Стойте!
Он быстро обернулся.
― Вещичку свою заберите, ― сказала Ника, одним пальцем подтолкнул бронзового воина к краю стола.
Егор вернулся, забрал статуэтку. Его одолевали злость и обида.
― До свидания, ― сказал он сухо.
― Прощайте, ― безжалостно поправила неумолимая барышня.