Теперь всё только что происшедшее начало казаться Гусеву наваждением. "Возможно, я серьёзно болен, но... Что-то здесь не так. Это не похоже на болезнь. Да и поломанные двери и выбитые в управлении стёкла слишком реальны и никак не тянут на галлюцинации. Выходит, что ночью я живу гораздо медленнее, чем окружающий меня мир. Поэтому мне и удалось увидеть движение луны по небу. А днём? Большую часть дня всё шло нормально. Но вот перед обедом.., - Гусев чувствовал, что отсутствовал вчера утром в управлении не менее часа, когда ходил в гастроном на улице Ленина, а по всем часам он потратил на покупку пива и продуктов и возвращение назад не больше минуты. Значит, днём уже наоборот - я живу быстро, а весь остальной мир медленно. И ещё одно - все ускорения и замедления времени идут не скачками - всё же есть, хоть и очень короткий, постепенный переход. Если всё это повторится и сегодня - значит это всерьёз и надолго. Если же нет..."
Гусев выключил торшер и вновь лёг в постель - можно было полежать ещё с полчаса. Но спать больше не хотелось, и Вячеслав продолжал размышлять: "Предположим, что я всё же болен. Некое незнакомое, полукоматозное состояние, когда при приступе, который, например, бывает только ночью, резко замедляется обмен веществ, и я впадаю в частичный анабиоз. Допустим. Это хоть как-то может объяснить, что происходит со мной ночью. Однако объяснить то, что было вчера в управлении перед обедом с такой точки зрения невозможно. Совершенно очевидно, что никакое ускорение обмена веществ не может привести к тому, чтобы заболевший человек на виду у всего магазина вынес пиво и колбасу. Таких скоростей передвижения человека просто не может быть!
За окном вновь раздался шум падающей с крыши капель, с дребезжанием разбивающихся о металлический карниз окна. "И зима подстать всему, - подумал Гусев и неожиданно его поразила странная догадка. - А что, если я и в самом деле свихнулся и все эти медленные ночи и быстрые дни - не более, чем галлюцинация, бред моего воспалённого мозга? Можно ли это как-то опровергнуть?"
На первый взгляд предположение о собственном сумасшествии логически опровергнуть было нельзя, но всё же, в конце концов, Вячеслав убедил себя в том, что для бреда или галлюцинаций всё происшедшее слишком уж похоже на действительность, ничем от неё не отличается и, прямо говоря, скорее всего этой самой действительностью и является.
Пронзительный звон будильника ненадолго отвлёк Гусева и тот, вспомнив, что с вечера не подготовил, как следует, противогаз, лихорадочно поднял его с пола и принялся укладывать в валяющийся тут же подсумок - вчера Вячеслав уснул как раз в тот момент, когда собирался его уложить. Проверив бирку со своей фамилией, прочно прикреплённую к лямке подсумка и убедившись, что клапан для дыхания в порядке, Гусев быстро затолкал подсумок с противогазом в вещмешок.
Наскоро приготовив завтрак, состоящий из двух яиц, сосиски и кофе, Гусев взял вещмешок и отправился на остановку "четвёрки" - утром троллейбусы всегда ходили лучше автобусов и трамваев.
Всё окружающее - дома, машины, лица людей, было слишком обыденным, и Вячеслав вновь погрузился в свои размышления: "Если это всё же не болезнь, то... То мне нельзя больше делать столько ошибок. Я сделал слишком много ошибок... Слишком много ошибок! Совершенно дурацкие и никому не нужные шутки с переносом и обменом шапок. Пиво, продукты и, конечно же, разбитые двери и окно в управлении. Слишком много ошибок - надо быть осторожнее. Если узнают о том, что со мной происходит, то...". Гусев плохо представлял себе, что в таком случае произойдёт, но почему-то был абсолютно убеждён в том, что ему лично огласка не принесёт ничего хорошего. "Или в психушку отправят, или начнут изучать, как подопытного кролика", - подумал Вячеслав и решил сегодня, в случае повторения игры времени, вести себя куда более осторожно и осмотрительно.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
УПРАВЛЯЕМОЕ ВРЕМЯ
На стрельбы выехали на учебный милицейский полигон. Как и предполагал Вишневецкий, на стрельбы приехал сам Мухин, срочно возвратившийся из Минска. Полковник был явно не в духе и ко всему придирался, но пока всё проходило более-менее благополучно - из "Макарова" отстрелялись неплохо, из карабинов с оптическим прицелом и того лучше. Вишневецкий, похоже, был доволен, но не подавал вида, чтобы не раздражать Мухина. Оставались АКМы.
Вячеслав не любил стрельбу из автоматов, потому что одиночными у него обычно выходило неплохо, а вот при стрельбе короткими очередями он всегда был в худшей половине управления.
На исходную вышли вместе с Романенко. Не доходя метров десяти до площадки для ведения огня, Гусев споткнулся и едва не пропорол себе ботинок о какую-то ржавую железяку, торчащую из-под земли.
- Твою мать! Не могут полигон в порядок привести! - выругался Вячеслав и озабоченно осмотрел пострадавший правый ботинок.
Каблук остался целым, но на его кромке, обращённой вовнутрь, зиял надрыв с полсантиметра глубиной.
- Ну, как, Слава - всё в порядке? - озабоченно спросил Романенко.
- Всё хорошо - пошли, - кивнул Гусев.
Вячеслав нервничал - приближалось то же время, когда вчера произошло общее замедление.
Во время первого выстрела Вячеслав дёрнулся и пуля, скорее всего, ушла в молоко. Приклад больно ударил в плечо. Гусев скорчил гримасу от досады и боли: "Словно пацан, впервые взявший в руки оружие! Надо взять себя в руки! Надо успокоиться!" Но и второй выстрел, видимо, тоже прошёл мимо. После третьего Вишневецкий сообщил результат:
- Гусев - семь. Романенко - двадцать пять. Очень плохо! Гусев, что с тобой?! Ты с будуна, что ли? Мало того, что у вас в кабинете чёрт ти что происходит, так ещё и на стрельбище бардак! Смотри - не проспи очередь!
"Пошёл ты!" - мысленно выругался Гусев и вновь лёг на исходную. Нажав спусковой крючок, Вячеслав тут же понял, что зря это сделал. Ему захотелось остановить время, чтобы хоть немного отсрочить очередной промах. Тем более, что к стреляющим направился Мухин, которого Вячеслав приметил боковым зрением.
Неожиданно Гусев почувствовал лёгкое головокружение и разочарованно посмотрел в сторону мишени. На его глазах прямо перед автоматом в воздухе начало появляться медленно удаляющееся плотное тело. Ещё через мгновение Вячеслав сообразил, что видит пулю.
Дико оглянувшись по сторонам, Гусев заметил, что, как и вчера, всё вновь застывает, словно весь мир переходит на новое, медленное время по мановению какой-то невидимой волшебной палочки.
Затем пуля и вовсе зависла в воздухе, почти прекратив движение. Романенко замер, прицелившись стеклянными глазами в свою мишень. Мухин и Вишневецкий застыли в десяти метрах от стреляющих в странных, вычурных позах. Они оба выбросили вперёд ноги и опирались лишь на одну ногу каждый, из-за чего напоминали цапель. Вокруг вновь было полное безмолвие. Жуткая тишина давила на уши.
Гусев вскочил на ноги и сделал несколько шагов в сторону пули, висящей в воздухе в каких-нибудь тридцати сантиметрах под землёй. Подойдя к пуле вплотную, Вячеслав подхватил её ладонью и поднёс к глазам. Это казалось странным, но он, чувствуя форму пули и её размер, совершенно не ощущал температуры. Пуля не была ни тёплой, ни холодной, хотя, по сути, только что вылетев из автоматного ствола, должна была быть горячей. Чтобы проверить это наверняка, Вячеслав положил пулю на внутреннюю поверхность ладони и с силой сжал её пальцами. Он чувствовал пулю, но температуры не было. Пуля, между тем, показалась ему гораздо более тяжёлой, чем обычно. Гусев разжал руку, и пуля осталась висеть в воздухе. Вячеслав осторожно, чтобы не обжечь пальцы, потрогал автоматный ствол, но ничего не почувствовал. С силой сжав ствол ладонью, он с изумлением понял, что понятие температуры совершенно отсутствует в этом странном, застывшем мире. К чему бы ни прикасался Гусев к автомату, одежде или земле, он ничего не ощущал, как будто бы понятия температуры не существовало вовсе. "Может, я просто потерял чувствительность?" - мелькнула у Вячеслава догадка и он внимательно взглянул на свою руку. Но кожа внутренней стороны ладони, которая соприкасалась с автоматным стволом, выглядела совершенно нормальной и здоровой, а ведь в случае простой потери чувствительности к теплу или холоду там неминуемо должны были остаться ожоги.