Гитлер должен сделать свой выбор, и Геббельс приехал сюда, чтобы развеять все его сомнения. Более того, он явился, чтобы сразу же увидеть, что этот выбор сделан.
К обер-лейтенанту Вильгельму Брюкнеру подходит эсэсовец и что-то тихонько ему говорит. Адъютант фюрера быстро встает и удаляется в глубь отеля. Геббельс замолкает. Вместе с канцлером они ждут возвращения Брюкнера. Тот появляется с телеграммой, которую прислал рейхсминистр Геринг. Канцлер читает ее и передает Геббельсу. В Берлине Карл Эрнст, обергруппенфюрер СА, в пятницу 29 июля, начиная со второй половины дня, привел своих штурмовиков в состояние боевой готовности. Геббельс подтверждает это известие. Он и сам собирался сообщить об этом фюреру. Сообщение очень серьезное. Неужели СА собираются приступить к решительным действиям в столице? Неужели это начало той самой «ночи длинных ножей», о которой так много говорили штурмовики? Карл Эрнст очень решительный человек, один из тех лидеров СА, которые поднялись к власти из самых низов, убивая по приказу партии ее врагов. По мере увеличения силы и богатства моральных принципов у этих людей становилось все меньше и меньше. Теперь эти убийцы дорвались до власти.
Карлу Эрнсту нет еще тридцати пяти, а он уже командует армией в 250 тысяч человек. Бывший швейцар в отеле, а потом официант в кафе, он носит теперь блестящую форму, увешанную медалями и знаками отличия. Фуражка обергруппенфюрера на его большой вульгарной голове всегда лихо заломлена набок. Это голова малолетнего преступника, чьи толстые губы свидетельствуют о ненасытном аппетите. Он любит соблазнять наследниц семей высшего берлинского света. Поговаривают, что он такой же гомосексуалист, как и Рем. Когда он посещает заброшенные склады и подвалы, превращенные СА в бункеры, где штурмовики занимаются исправлением непокорных, его глаза загораются, а с уст слетает циничный смешок. Люди Эрнста не боятся наказания: грабежи, убийства, изнасилования – все это политические дела, и Эрнст гарантирует своим головорезам защиту. Жители Берлина боятся его, для некоторых он обыкновенный садист, убийца, превратившийся в ответственного чиновника, представителя порядка и государства. Тем не менее его принимают в высшем свете, его постоянно видят в обществе Августа-Вильгельма Прусского, четвертого сына кайзера. Таков человек, только что объявивший в своих войсках состояние боевой готовности. И он недоволен тем, что коричневорубашечники устроили заговор?
Еще в конце апреля Эрнст конфиденциально обсуждал свои проблемы в совсем не подходящем для этого месте. Он принял французского военного атташе генерала Ренондо, что принесло этому искателю приключений глубокое удовлетворение и способствовало успеху его предприятия. Эрнст хвастался перед генералом своими прошлыми подвигами и новыми обязанностями. Их частный разговор продолжался более двух часов. «Он рассказал мне, – писал генерал, – о многих эпизодах своей карьеры, которая только началась, но которая до момента захвата власти Гитлером была очень смелой и рискованной». Как и многие старые бойцы, Эрнст был неутомим.
«Я сказал ему, – продолжает генерал Ренондо, – что его нынешние обязанности, вероятно, кажутся ему более легкими, чем те, что приходилось выполнять раньше. Но он ответил: «Вы ошибаетесь. Мы много обещали, а эти обещания очень трудно выполнить. Мы должны успокоить нетерпеливых и безрассудных. Я конечно же в первую очередь позаботился о своих старых товарищах, которые сражались рядом со мной. Они все получили работу. Но на их место пришли другие, а с ними не так-то просто». Генерал Ренондо добавляет: «Это признание одного из самых активных штурмовиков из тех, что я встречал, показалось мне очень важным».
И вот, если верить Герингу и Геббельсу, недовольные берлинские штурмовики приведены в состояние боевой готовности и готовы к сражению.
Тишину, царящую в отеле «Дреесен», снова нарушает рев мотоцикла – пришло еще одно сообщение от Геринга о ситуации в Берлине и Мюнхене. В Мюнхене штурмовики тоже подняты по тревоге. Канцлер перечитывает послание, но ничего не говорит. Геббельс, сидевший напротив него, позже вспоминал: «Фюрер, как это всегда бывало в сложных и опасных ситуациях, снова поступил в соответствии со своим старым принципом – говорить только то, что совершенно необходимо, и только тому, кто должен это знать». Гитлер ничего не сказал Геббельсу – он еще не стал для него близким человеком, которому можно было бы доверить самые сокровенные мысли. Гитлер диктует ответ Герингу.
Весь этот день, 29 июня, фюрер обменивается посланиями с Германом Вильгельмом Герингом, всякий раз по воздуху. Самолеты вылетают в Темпльхоф из аэропорта в Эссене либо из Хангелара, расположенного рядом с Бонном. В берлинском аэропорту их встречает посыльный. Геринг шлет свои ответы тем же самым путем, сочетая секретность со скоростью, что соответствует стилю, очень подходящему этому человеку, который сочетает обязанности министра без портфеля в правительстве Гитлера, министра внутренних дел Пруссии и воздушного комиссара рейха. Канцлер знает, что ему нечего опасаться рейхсминистра – он никогда не пойдет на союз с Ремом, начальником штаба СА.
В высших нацистских кругах было известно, и Гитлер прекрасно это знает, что 15 сентября 1933 года между ними произошло столкновение, которое, однако, не вылилось в открытый скандал. Герман Геринг пожелал принять крупный парад нацистских войск в день открытия первой сессии нового Государственного совета, он хотел, чтобы отряды СС и СА маршировали мимо него одного. Но Рем и Карл Эрнст, которых он собирался отстранить от участия в параде, дали Герингу понять, что если они не появятся на трибуне, то в рядах коричневорубашечников не будет порядка, а это выставит его в смешном свете. Герингу пришлось уступить. В параде приняло участие 100 тысяч человек в коричневых и черных рубашках, и все они прошли мимо трех нацистских лидеров. Эрнст и Рем заставили Геринга уступить, но он был не из тех людей, которые прощают подобные оскорбления, тем более что его неприязнь к Рему имела давние корни. Она зародилась много лет назад и базировалась на гораздо более прочном основании, чем простое соперничество на параде.
И с Карлом Эрнстом у Геринга были давние счеты, старые обиды и общая вина.
21 сентября 1933 года, в тот день, когда в Верховном суде Лейпцига началось слушание по делу Маринуса ван дер Люббе и коммунистов, обвинявшихся в поджоге Рейхстага в феврале 1933 года, в крупном берлинском отеле состоялся праздник СА. Штурмовики перепились и затянули песни – они положили друг другу руки на плечи и принялись раскачиваться в такт мелодиям. В углу зала стоял обергруппенфюрер Карл Эрнст. Он беседовал с окружавшими его льстецами, которые выражали ему свое восхищение. Кто-то заговорил о начале суда над коммунистом Димитровым, и все принялись обсуждать причины поджога Рейхстага, но никто и словом не обмолвился о причастности к этому делу Геринга или Рема. Рем в день поджога был готов передать в распоряжение рейхсминистра отряд штурмовиков. Они должны были поджечь здание парламента в качестве предлога для репрессий, которые нацисты собирались развязать через месяц после своего прихода к власти.
Обергруппенфюрер Эрнст громко рассмеялся, собравшиеся удивленно посмотрели на него и замолчали. «Если я скажу, что это я поджег Рейхстаг, то окажусь круглым дураком, – крикнул он, – а если скажу, что не поджигал, то буду обманщиком!» И он снова рассмеялся. Подобные признания всегда очень опасны. Эрнст и Геринг имеют причины не доверять друг другу, причем Эрнст – в гораздо большей степени, поскольку он знает, что Геринг не терпит препятствий на своем пути.
Еще в годы Первой мировой войны блестящий боевой летчик с тяжелым взглядом и красивыми, правильными чертами лица был известен среди сослуживцев как человек, который любой ценой достигает своей цели. Это был строгий и властный офицер; позже лейтенант Карл Боденшанц писал, что «это проскальзывало во всех его жестах и в манере говорить». Как летчик, сбивший большое число самолетов противника, Геринг имел много боевых наград – Железный крест, орден Зерингенского льва с мечами и конечно же орден «За заслуги» – высшую награду в немецкой армии. Как командир Рихтхофенской эскадрильи, он был готов расстреливать революционеров на месте.