«Узнав, что в нас стреляли юнцы-полицейские, я испытал счастливое чувство: выходит, рейхсвер не опозорил себя, и его имя осталось незапятнанным. Наступит время, когда рейхсвер — как офицеры, так и рядовые — окажется на нашей стороне. Армия, которую мы создали, растет изо дня в день, из часа в час. Я надеюсь, что придет пора, когда дикие толпы превратятся в батальоны, батальоны в полки, полки в дивизии, что старую кокарду поднимут из грязи, что снова взовьются старые знамена, что наступит миротворение, восторжествует Божий суд, которому все мы подчинимся. Из могил, где лежат наши кости, зазвучит голос того суда, который лишь один вправе судить нас. И приговор, выдвинутый против нас, будет произнесен не вами, господа, а историей. Каков ваш приговор, мне известно. Но любой суд спросит у нас: "Повинны ли вы в государственной измене или нет?” Любой суд признает, что генерал-квартирмейстер старой армии Людендорф, его офицеры и солдаты, готовые сражаться и умереть за свой народ и отечество, были исполнены наилучших намерений. Вы можете назвать нас виновными хоть тысячу раз, но богиня правосудия лишь рассмеется в лицо прокурору и разорвет приговор в клочья, а нас оправдает».
Сидевший на скамье подсудимых в окружении находившихся на действительной службе или в отставке (за исключением Фрика) офицеров бывший ефрейтор и посыльный оказался в центре внимания общественности. Так же, как это произошло в 1919 г., он сумел выразить мысли и чаяния многих офицеров лучше и убедительнее их самих.
В своей книге «Моя борьба» Гитлер высоко отзывался об армии, хотя на процессе против него выступали генерал фон Лоссов, полковник фон Зайсер, генеральный статс-комиссар фон Кар, два офицера и один чиновник. Нужно отметить не только jot факт, что вместе с Гитлером в Ландсберге сидели участники войны, но и то, что в 1923 г. большинство членов Национал-социалистической партии Германии состояло из бывших солдат.
Гитлер считал армию кузницей, выковывающей из изнеженных юнцов мужчин со стальными мышцами и твердой поступью. «Заслуженного солдата можно узнать по походке, — писал Гитлер. — Армия явилась высшей школой нации. Недаром на нее была направлена ненависть тех, кто из зависти и корысти желал бессилия рейха и беззащитности его граждан. То, чего в ослеплении или по злой воле не хотели видеть многие немцы, понял внешний мир: "Немецкая армия явилась мощнейшим оружием на службе свободы германской нации и пропитания для ее детей”»[105].
Комментируя задачи, стоящие перед СА, Гитлер отмечал: «Совершенно очевидно, что воинская подготовка народа не должна осуществляться приватным образом... Без непременного послушания начальству нельзя воспитать надежные кадры... На фронте все мы увидели страшные последствия отсутствия подготовки молодых солдат к военному ремеслу».
Напрасно полагать, что Гитлер всегда лез на рожон. После захвата Францией и Бельгией Рурской области в начале 1923 г. он заявил, что не примкнет к объединенному фронту партий с целью отражения захватчиков. Можно предположить, что Гитлер являлся выразителем взглядов военных кругов. Таких же взглядов придерживался и Рем, капитан и офицер штаба 7-й баварской дивизии рейхсвера, расквартированной в Мюнхене. 17 января 1923 г. он отметил: «Каков будет результат действий этого объединенного фронта? В случае вооруженного столкновения с Францией лучшие части рейхсвера и лучшие кадры молодежи, которая была прежде объединена в добровольческие корпуса, будут посланы против врага и наверняка погибнут».
Как Гитлер, так и Рем сомневались в готовности руководства Веймарской республики к защите государства. Целью их обоих было преодоление препон, поставленных Версальским договором, одна из статей которого (177) гласила: «Образовательные учреждения, университеты, объединения ветеранов, стрелковые, спортивные или туристские союзы и вообще какие бы то ни было объединения, независимо от возраста его членов, ни в коем случае не должны заниматься военной подготовкой». Условия этого договора должны были выполняться правительством республики и земель, входивших в нее. Перед последними стояли еще и проблемы, связанные с охраной границ. Особенно остро они стояли перед правительством Пруссии, граничившей с Польшей. То же можно было сказать и о провинциях, граничивших с Чехословакией. Немецкие правые с недоверием относились к прусскому правительству, где, как и в других провинциях, преобладающую роль играли представители самой крупной партии страны — социал-демократы. Пацифистски были настроены также левые радикалы, включая коммунистов.