— Да уж, просто жуть, — согласился я. — Ты мне лучше расскажи, что происходило после того, как я сбежал.
Кевин улегся на спину и закинул руки за голову.
— А ты у Джеки не спрашивал?
— Так ей же девять было, сама не знает точно, что помнит, а что придумала. Говорит, миссис Дейли доктор в белом халате забрал…
— Не было докторов, — сказал брат, уставившись в потолок. — По крайней мере я не видел. — В свете уличного фонаря глаза Кевина поблескивали, как темные омуты. — Я помню Рози. Понятно, я совсем малец был, но… Помню вот как сейчас, представляешь? И волосы, и смех, и походку… Красавица!
— Это точно, — ответил я.
Дублин в те годы выглядел каким-то серо-буро-бежевым, а в Рози сочетался десяток ярких цветов: копна медных локонов до пояса, глаза — словно осколки зеленого стекла на солнце, алые губы, белая кожа, золотистые веснушки… Половина парней Либертис влюблялись в Рози Дейли, а самой ей было наплевать: она ни минуты не считала себя особенной. Ее фигура сводила мальчишек с ума, но Рози придавала этому не больше значения, чем заплаткам на джинсах.
В те времена монашки внушали всем девочкам, что женское тело — одновременно и выгребная яма, и банковский сейф, а мальчики — гадкие воришки. Как-то летним вечером я и Рози — мы, тогда двенадцатилетние, еще и не думали, что влюблены друг в друга — играли в «доктора». До того из обнаженной натуры я видел — да и то исподтишка — только черно-белые фотографии декольтированных кинозвезд; а тут, на расстоянии вытянутой руки, Рози, сбросив с себя одежду, как ненужный хлам, крутилась в тусклом сумраке номера шестнадцатого, подняв ладони, лучистая, смеющаяся — от этой мысли у меня и сейчас захватывает дух. По малолетству я даже не знал, чего хочу, однако ничто на свете не могло с ней сравниться — даже если б Джоконда шла по Большому Каньону со Святым Граалем в одной руке и с выигрышным лотерейным билетом — в другой.
Кевин тихо сказал, обращаясь к потолку:
— Поначалу мы и не подозревали ничего: проснулись, а тебя нет — ну, понятно, решили, что ты куда-нибудь пошел. Только сели завтракать, прибежала миссис Дейл и, подняла ор, тебя искала. Мы ей сказали, что тебя нет, а она давай вопить как припадочная, дескать, вещи Рози пропали, ты во всем виноват. Уж не знаю, что она себе навоображала — сбежали вы с Рози или дочку кто умыкнул. Па заорал на нее, ну тут и ма в крик, мол, заткнитесь оба, пока соседи не услышали…
— Представляю, — хмыкнул я. Миссис Дейли истерики закатывает не так, как моя мама, но с той же громкостью.
— А потом через дорогу начался ор, мы с Джеки пошли посмотреть, а там мистер Дейли швырял из окна Розины шмотки. В общем, вся улица наблюдала, что происходит… Честно тебе скажу, представление устроили хоть куда! — Кевин мечтательно улыбнулся.
Я не удержался от ответной улыбки.
— Эх, жаль, что я не видел!
— Ага. Чуть до мордобоя не дошло. Миссис Дейли объявила тебя подлым развратником, ма назвала Рози шалавой, мол, дочь в мать пошла, яблоко от яблоньки… Миссис Дейли взвилась аж до потолка.
— Ну, я бы поставил на ма. Весовая категория выше.
— Ш-ш-ш, услышит же!
— Да ей надо было сесть на миссис Дейли, та сразу бы и сдалась!
Мы прыснули со смеху, как дети.
— Миссис Дейли оборону держала будь здоров, — добавил Кевин. — Эти ее когти…
— Да чтоб тебя… Она до сих пор с ногтищами?
— Специально отращивает, чисто эти… Тьфу, забыл, как эти штуки называются!
— Секаторы?
— Не! У ниндзя такие… метательные звездочки, вот.
— И кто победил?
— Ма, конечно. Она выпихнула миссис Дейли на лужайку и захлопнула дверь. Миссис Дейли орала, колотила в дверь и все такое, а потом переключилась на мистера Дейли, закатила ему скандал из-за вещей Рози. Честное слово, впору было билеты продавать — цирк, да и только. Лучше любого сериала.
В нашей бывшей спальне па зашелся жутким кашлем, отчего кровать начала колотиться об стену. Мы затихли. Постепенно кашель прекратился и перешел в сиплое дыхание.
— Во всяком случае, — сказал Кевин, понизив голос, — на этом вроде и кончилось. Недели две все только об этом и талдычили, а потом постепенно забыли. Ма и миссис Дейли не разговаривали несколько лет; па с мистером Дейли и до того не разговаривали, так что разницы никто не заметил. Ма желчью исходила каждое Рождество, не получив от тебя открытки, но…
В восьмидесятые эмиграция была одним из трех главных способов сделать карьеру; а еще два — пойти в папочкину фирму или подать на пособие. Ма наверняка понимала, что хоть один из нас возьмет билет в один конец.