– А ты, прислужник буржуазии, ты хотел, чтобы в Белград вошли Эйзенхауэр и Монтгомери! – клокотал Крцун.
– Наши братские народы в этой войне должны были выбирать между днем и ночью, между советским солнцем и западным мраком, – добавил прокурор. – Благодаря нашей славной Коммунистической партии и товарищу Тито, наши братские народы выбрали солнечный свет, а вы, горстка великосербских изменников, – прогнивший Запад и силы реакции! – он вытащил из кармана гимнастерки расческу и несколько раз провел ею по волосам.
– На распутье между коммунистической революцией и западной демократией я избрал демократию, потому что за нее был мой народ, моя армия, король и правительство, к этому меня обязывали и мое офицерское звание и присяга. С самого начала мне было ясно…
– Тебе никогда и ничего не было ясно, – оскалился Крцун и гадко рассмеялся. – Насрать я хотел и на твоего короля, и на Америку, и на твою офицерскую присягу!
– С самого начала мне было ясно, – повторил Дража устало и безвольно, – что мой противник – это коммунистическая секта, способная на любое преступление и обман. Но я был уверен, что не имею права в борьбе с вами использовать ваши же методы. Я и сейчас уверен, что в этом отношении не допустил ошибки и что ваша дикая сила не будет править вечно! – веки его отяжелели, а глаза буквально сами собой закрывались.
– Дай только мне арестовать твоих Трумэна и де Голля, и они пойдут под мангал! Чего зеваешь, слушай, что говорю.
– Руганью и хамством вы только демонстрируете собственный страх и отчаяние. Все, что вы можете сделать мне, это убить, а я именно этого и хочу, – проговорил он и закрыл глаза.
И в тот же момент он вздрогнул все телом, настолько ясно перед его глазами возник Миша Цемович, который надевал ему на руку часы со словами: «Мой дядя послал меня к тебе с этим подарком!»
– А что с Павлом, Миша? – очнулся он и уперся взглядом в судью.
– С каким Павлом?
– Видите. Джуришич послал мне со своим племянником часы, – тут он понял, что бредит наяву, и его облил пот.
– Когда вы захватили партизан в себе Планиница? – придвинулся к нему прокурор.
– Партизан? Я ничего не могу вспомнить.
– Вы – военный преступник, – выкрикнул судья. – Вы будете приговорены к смерти и расстреляны!
– Мне безразлично, – и он потонул во сне.
– Блестяще! – воскликнул Крцун. – Пошли.
Голос Америки
Все мы были свидетелями борьбы Михайловича и его жертв. Он одновременно боролся на два фронта: против немцев и против коммунистов, и он всегда берег нас, американцев, часть своей армии. Они боролись геройски, часто голыми руками. И если мы остались живы, то это заслуга Михайловича. Моя супруга и я постоянно молим Бога о спасении этого человека. Мы считаем его членом нашей семьи.
(Пилот Donald Parkerson,«Chicago Herald»,29 марта 1946 г.)* * *Единственный грех Михайловича состоит в том, что он встал на пути Советской России в стремлении защитить свободу своего Отечества, находившегося в опасности. Бросив его на произвол судьбы, американское правительство совершило недостойный акт предательства. Если оно теперь позволит убить его, позор останется навеки.
(«The Journal American»,30 марта 1946 г)* * *Я был хорошо знаком с генералом Михайловичем и его соратниками. Они были почти голы и босы, но все были готовы умереть за свободу и Отечество. В этой войне не было людей подобных им, лучших, чем они. Если кто-либо когда-нибудь и был предан самым благородным традициям, то это генерал Михайлович и его герои. Было бы страшной несправедливостью по отношению ко всему человечеству, а в еще большей степени позором для Америки, если бы мы позволили коммунистам убить этого праведника.
(Лейтенант John W. Расе,«Chicago Herald American»,4 апреля 1946 г.)* * *И Югославия, и Польша – на совести американского народа. Если мы не приложим все силы для спасения невинного генерала Михайловича, а вместе с ним и его народа, мы совершим грех и перед Богом, и перед теми идеалами, которые дороги народу Америки.
(Майор John Knezevich,«Times»,24 апреля 1946 г.)* * *Америка! Если убьют генерала Михайловича, его невинная кровь останется на твой совести.
(Ruth Mitchell,«The Journal American»,27 апреля 1946 г)* * *Предатель не Михайлович, а Тито. Мы, несколько американских пилотов, скрывавшиеся на лесной поляне, видели своими глазами, как партизаны стерли с лица земли целую деревню, перебили всех жителей и подожгли дома. В ту же ночь я вместе с бойцами генерала Михайловича участвовал в бою против немцев. На следующий день, когда бой еще продолжался, титовцы напали на нас с тыла…
(Капитан Joseph Hartmuth,«Sun Telegram», 4 мая 1946 г.)* * *