Выбрать главу

– Такое, Зденко, в приказе не значится. Он еще жив?

– Ага, так же жив, как другие мертвецы. Чего дальше-то стараться, мертвый все равно ничего не почувствует.

– Еще разок угощу его молотом. На всякий случай.

– Правильно, товарищ Ариф! А теперь, Рамиз, замотай его в одеяло и неси. Негашеной известью, пока все не сгорит. Ясно?

– Ясно, товарищ Максим. Ну и человек, ни слова не проронил. Не пикнул. Не вскрикнул. Как это так, товарищ Максим?

– Давай, тащи поскорее и смотри, язык за зубами. До самой смерти. А не то… Я пошел доложить!

Платок Вероники

…Если бы мы могли выйти куда-то на большую площадь, на перекресток, остановить движение, парализовать жизнь города, остановить на месте прохожих… Убит один человек, но это означает, что совершена экзекуция над всем человечеством… Нет больше Михайловича, но его смерть – это массовая смерть, смерть всего того, что в людях одновременно представляло и человеческую, и божественную природу. Пусть зазвонят колокола на всех церквах! Пусть зазвонят так сильно, что сами не смогут выдержать этого звона и треснут. Пусть настанет тишина. Погаснет солнце. Шепотом во тьме будем молиться за умершую человечность.

Недавно газеты опубликовали фотографию этого мученика свободы со связанными руками. Какая сила духа была запечатлена болью на его окаменевшем лице. Мы, поляки, будем помнить его. Некоторые народы могут забыть его – те, которые на протяжении этой войны специализировались на торговле другими народами. Мы – нет!

И если действительно, несмотря на всю нашу веру, исполненную уже отчаяния, человечности пришел конец, последние ее черты сохранит не фотоаппарат, а платок Вероники[20] – самый светлый, самый белый и самый окровавленный платок. Трагический негатив. Отпечаток смерти.

(Писатель Зигмунд Новаковски,«Wiadomosci»,Лондон)* * *

Мир потрясен до основания. Генерал Михайлович, честный югославский патриот, пал жертвой и мучеником под ноги победоносного нашествия с Востока. Захватчики всеми доступными средствами стараются задушить христианство в Югославии. Мы должны честно и открыто признать эту печальную истину.

(«The Catholic Times»,Лондон)* * *

Не впервые, скажут нам английские господа, люди предают своих друзей для того, чтобы умилостивить своих врагов. Тем не менее, вызывает глубокое сожаление тот факт, что премьер-министр, который в 1940 году больше, чем кто бы то ни было, сделал для европейской свободы, смог смириться с самым позорным, невероятно дешевым и безусловно фатальным заблуждением, какое когда бы то ни было зафиксировано в анналах британской дипломатии. Признав все это, они добавят, что в конечном счете господин Черчилль честно и с раскаянием признал эту ошибку, и для великого человека этого уже вполне достаточно. Однако они должны будут задаться и другим вопросом: что же случилось со всеми остальными, кто так громко говорил о свободе в 1940 году? Почему вдруг сейчас онемели глашатаи нашей национальной совести? Несмотря на то, что пишу я это в Альпах, где вечная поэзия парит над красотами озер, мне и здесь мешает туман британского лицемерия. Может быть, господин Пристл вернулся к микрофону. Может быть, господин Мартин Кинсли не забыл, что мюнхенское убийство Чехословакии он назвал преступлением. Может быть, кто-то сумел внедрить хоть немного принципиальности в международную политику журнала «Экономист». Среди нас были люди, которые когда-то знали и говорили что есть что. Общество нуждается в их мнении об убийстве генерала Михайловича. Сейчас можно по пальцам пересчитать честных и справедливых левых. Господин Коланц, лорд Беверик и лорд Пакенхэм, еще несколько человек… Что происходит с английской совестью, если даже «Таймс» одобряет приговор? Волосы на голове встают дыбом, стоит вспомнить тот совет, который редакция в свое время дала чехам: принесите себя в жертву ради немцев. Аналогичный совет был дан и полякам: пожертвуйте собой ради русских. А грекам и югославам было предложено мирно сдаться этим же самым благодетелям. По примеру Понтия Пилата «Таймс» самой себе задает вопрос: «Что есть истина?» А потом так же, как и Пилат, предусмотрительно умывает руки. Все в порядке, потому что мы уже знаем, где мы. Если все же мы хотим быть спасены, потому что речь идет действительно о Спасении, нам следует разглядеть и узнать врага в пределах собственной совести. Одна старая формула показывает нам путь, по которому приходит грех. Согрешить можно и действием, и бездействием. Поэтому все мы, кто в последние годы занимался политикой или публицистикой, должны спросить свою совесть: действительно ли мы совершенно не виноваты в смерти этого праведника?

(«Time and Tide»,Лондон)* * *