— Вот он! — закричал старик.
И действительно, впереди черной аркой показался просвет между деревьями, за которым начинался серпантин, ведущий на вершину, сверкающий невысыхающей грязью десятков горных ручейков, всеми забытый, оставшийся с того далекого времени, когда на горе занимались заготовкой дров.
— Вот здесь ты сможешь отработать все те деньги, черт побери, что мы тебе заплатили!
— Ты думаешь, в Америке найдется человек, способный поднять такую тяжелую колымагу по такой крутой и извилистой дороге? Что ж, есть один такой, и он трижды подряд побеждал в гонках на склонах горы Пайкс-Пик, а также в других горах, проделывал это на мотоциклах, джипах, тракторах, здоровенных грузовиках и, черт побери, даже на детских картах.
— Мальчик, ты лучше принимайся за дело.
— Держись, дедуля, лифт едет вверх!
Ричард рванул вперед.
Другой на его месте расплакался бы. Но только не Калеб. Его разбитый нос кровоточил, и он чувствовал себя словно шарик кукурузы в автомате для приготовления попкорна: его швыряло туда и сюда, что очень неприятно, когда у тебя в руках винтовка весом тридцать фунтов.
— Будь он проклят, этот сукин сын, попадись он мне только в руки! — успел прокричать другой летящий Грамли, перед тем как врезаться в стену, в острый угол полки или в любую другую из десятка твердых поверхностей внутри кузова.
— Этот долбаный член поступает так, потому что считает себя особенным, это он так шутит над нами, бедными глупыми Грамли!
— Он нас за людей не считает!
Другими словами, тем, кто находился в кузове, приходилось несладко. Пятеро Грамли были обременены пистолетами-пулеметами, бронежилетами, запасными магазинами, их пугала темнота, клаустрофобия. Они чувствовали себя как в подводной лодке, которую долбят глубинными бомбами японцы. Ребят швыряло то в одну сторону, то в другую, при этом они ничего не видели. В довершение по всему кузову тяжелыми подушками летала шрапнель в виде тридцатифунтовых мешков с купюрами. При попадании эти мешки причиняли сильную боль, и они могли обрушиться в любой момент, с любой стороны. Кроме того, во мраке стальной коробки летали контейнеры с ужином, несколько банок диетической кока-колы и бог знает что еще, и хотя рессоры были толстые и прочные, они нисколько не защищали от превратностей тряски и качки — следствия отмщения, которое Ричард обрушил на НАСКАР, виновную в том, что она была НАСКАР. Там, в кузове, был нужен герой, человек силы.
Но там были одни лишь Грамли, движимые алчностью, жадные до ощущений, лишенные мозгов с помощью научной селекции, так что героя среди них не было. Никто не подал свой спокойный, рассудительный голос, даже Калеб: этот несчастный воин старался по возможности сидеть неподвижно, сжимая огромную винтовку «барретт» 50-го калибра, пытаясь дышать через кровь и мечтая о том, как он ударит прикладом по чужой, преображенной голове Ричарда и насладится тем, как она расколется пополам. Остальные переносили муки езды исключительно за счет собственной низости, за счет такой же жажды измочалить Ричарда, когда все останется позади, и мечтаний о добыче, шлюхах, наркотиках и прочих удовольствиях Грамли.
Это был диалог. Не речь, тем более не лекция и уж совсем не демагогические разглагольствования. Нет, это был разговор, беседа, внимание к нюансам, обмен мнениями, уважение к собеседнику. Вот как можно подняться на крутую гору, которая не хочет, чтобы на нее поднимались, на тяжелом грузовике, который не хочет подниматься на эту гору. Ричард разговаривал с отдельными компонентами этой авантюры, выслушивая их ответы. Он ощущал сцепление каждой покрышки, не хор, а отдельные голоса, выражение личности; он чувствовал взаимодействие маховика и трансмиссии даже несмотря на грубые рамки автоматической коробки передач, следил за сложной динамикой их игры. Ричард ощущал дрожь рессор, тонкую оркестровку сообщений форсированного дизеля, которому придал дополнительную мощность «Зилларейдер», и теперь солярка сгорала яростным пламенем при повышенной температуре, раскаляя докрасна цилиндры, угрожая в любое мгновение выплеснуться потоком вулканической лавы. Помимо всего этого, в неясных конусах света фар Ричард читал повороты, определяя для каждого идеальный угол, читал фактуру грязи на дороге, предсказывая, где под гладким желе скрывается твердая сила, а где лишь водянистое коварство. Он предчувствовал, какие бревна можно сокрушить таранным ударом, какие лучше отбросить в сторону, а какие, все еще прочные, нужно объехать. Это была сложная система уравнений, и Ричард был прав относительно того, что во всем мире нашлось бы лишь несколько человек, которые смогли бы ее решить, и еще меньше тех, кто захотел бы это сделать.