— Ладно, Фиглер, не горячись.
— Хорошо. Встретимся у Анны в половине одиннадцатого.
— В половине одиннадцатого у Анны. Заметано.
— Пока.
— Увидимся.
Щелк! — Фиглер повесил трубку. Он вернулся в свою комнату, кипя от злости. «Черт бы его побрал! — думал он. — И как только ему удалось так быстро раздобыть сотню фунтов? И где мне раздобыть сотню к сегодняшнему вечеру?» Он достал свою расчетную книжку и обнаружил, что на его счету ровно тридцать один фунт и девять пенсов. «У него сотня фунтов, скажите пожалуйста! С каких это пор он заделался бизнесменом? Гаденыш!»
Фиглер мерил шагами комнату. Потом он достал толстую старомодную записную книжку в блестящей черной обложке. Эта книжка была библией Фиглера: в ней содержался новый завет и каноны, которым было подчинено его существование. Она была плотно исписана именами и адресами оптовиков практически из всех сфер торговли. Фиглер заполнял ее постепенно, год за годом — это была сложная каббалистика купли-продажи, результат его тщательных исследований глубоких тылов сомнительной коммерции. Если бы кто-нибудь предложил Фиглеру купить партию подпорченного птичьего корма, рваных подвязок, ржавых спиц для зонтов, деформированных маслобоек, позапрошлогодних календарей или старых кисточек для бритья, он принялся бы водить пальцем по страницам с глубокомысленным видом, потом закурил бы сигарету, поперхнулся, откашлялся и сказал:
— Мм… Я могу продать этот товар за пятьдесят процентов прибыли…
Торговцы, связанные с киноиндустрией, предлагали немалые деньги за эту записную книжку, но это была единственная вещь в мире, которую Фиглер ни за что не продал бы. Это был не просто источник его существования — это была его жизнь.
Он опустился на стул с книжкой в руках и закурил. Табачный дым забулькал в его заложенных бронхах, словно в кальяне. «Кх-кх!» — закашлялся Фиглер. Он выбросил окурок и надел шляпу, затем закрыл книжку, постучал себя по груди одежной щеткой и вышел на улицу.
Сначала он направился на Мортимер-стрит, где на первом этаже одного из зданий висела табличка: ПОСТАВКИ ДЛЯ РОЗНИЧНЫХ ПРОДАЖ. П. ПИНКУС. Фиглер вошел. Секретарша преградила ему путь.
— Пинкус у себя? — спросил Фиглер.
— О, мистер Пинкус очень занят, сегодня он никого не принимает.
— Понятно. В таком случае я пройду прямо сейчас, — сказал Фиглер. Глядя прямо перед собой с серьезным, сосредоточенным видом, он вежливо отстранил секретаршу и вошел в кабинет.
Это была крошечная, обитая фанерой каморка, не больше ванной комнаты средних размеров, битком набитая бумагами. Корзина для мусора была переполнена старыми каталогами; бесчисленные груды счетов, записок, квитанций и накладных, наколотые на старые проволочные шпильки, висели на стенах, как новогодние гирлянды, скручиваясь в теплом влажном воздухе. На столе стоял электрический обогреватель, похожий на медную чашу и испускавший волны удушающего жара прямо в лицо мистеру Пинкусу. Это был невысокий, плотный, легко возбудимый человек с сигаретой в зубах. Плотная струя синего дыма, подхваченная теплыми волнами, таяла в воздухе, исчезая без следа.
Когда Фиглер вошел, Пинкус поднял глаза.
— Что такое? Что такое? Что у тебя, Джо? Я занят, занят. Что у тебя?
— Слушай, — начал Фиглер, — как там у тебя обстоят дела со стульями с гнутыми деревянными спинками?
— Стулья с гнутыми спинками! — вскричал Пинкус. — Чтоб им сгореть! Целый день я только о них и слышу! Я сижу тут как на иголках, мне уже плохо от стульев с гнутыми спинками — а тут еще ты, и тоже с этими стульями!
— Шшш! Спокойно! Ты не можешь достать их, верно?
— Конечно нет! Если бы я хотел покупать у Липского, у меня бы был миллион этих чертовых стульев. Кто хочет иметь дело в этим жуликом Липским?
— Послушай, речь идет о маленьких стульях с круглыми гнутыми спинками?
— С гнутыми спинками! А какие же еще стулья я мог иметь в виду?!
— Липский все скупил.
— Он еще будет мне об этом говорить! У меня сердце кровью обливается, а он еще будет мне говорить!
— Ладно, ладно. Я могу раздобыть для тебя немного.
— Сколько?
— Двадцать гроссов.[12]
— Двадцать гроссов? И почем?
— Липский дерет по семьдесят шиллингов за дюжину. Я готов тебе скостить.
— Сколько?
— На одиннадцать шиллингов за дюжину.
— Продолжай! Так ты просишь пятьдесят девять шиллингов за дюжину?
— Точно.
— Мне нужно двенадцать гроссов.
— Да, я понимаю. Но я могу продать тебе только три гросса.
— Да что ты жмешься! Я в два счета продам весь товар…