— Но это правда! Она и мизинца твоего не стоит. Здесь нечто большее, я сам не знаю что. Ты не то чтобы очень красива, но в тебе есть что-то большее. К тому же я бы никогда не влюбился в блондинку.
— Большинству мужчин нравятся блондинки.
— К черту блондинок.
Мэри закусила губу.
— Ну, я не знаю, — проговорила Хелен. — Некоторые блондинки очень недурны. Взгляните на миссис Носсеросс: она пользуется успехом у мужчин — у мужчин определенного типа, разумеется, и все же у нее не отнимешь своеобразной привлекательности.
— Уф! — фыркнул Фабиан, и его правая рука дернулась, будто потянула невидимую цепочку. — Привлекательности! Для кого? Для старых слюнтяев вроде Фила Носсеросса? Бог мой, детка, я знавал Мэри, когда она была обычной стриптизершей в клубе «Саксофон Джо» на Голден-сквер. И не было ни одного музыканта, который бы не…
— Но неужели вы не находите, что у нее красивые глаза? — спросила Хелен. — Хотя, несомненно, в них есть что-то коровье.
— Детка, она мизинца твоего не стоит.
— Она глуповата, это правда, — согласилась Хелен, — и страшно ревнива.
— И у нее есть для этого все основания, — сказал Фабиан, сжимая ей запястье. — Ладно, как бы то ни было, ну ее ко всем чертям. Кому она нужна? Мне нравишься ты, а не Мэри. Ну давай же, допивай шампанское и пойдем танцевать. Ты неплохо танцуешь румбу, верно?.. Эй, дружище! Скажи музыкантам, пусть сыграют «Кукарачу». Слушай, а ты любишь собачек?
— Обожаю. А что?
— Я подарю тебе чихуахуа.
Оркестр заиграл. Барабанщик завыл в микрофон:
— Боже, Боже, как танцует эта девчонка! — восторженно воскликнул Фабиан.
Мэри встала из-за стола, дрожа от гнева, и вернулась к Носсероссу.
— Трус! Чудовище! — закричала она ему.
— Но, дорогая…
— Никакая я тебе не дорогая! Убирайся к своей Хелен!
— Ну что стряслось на этот раз? — спросил Носсеросс.
— Я не собираюсь с тобой спорить! Я скажу тебе одно — либо эта дрянь немедленно покидает клуб, либо я ухожу. Я серьезно! Клянусь! Или ты сию же минуту выкидываешь отсюда эту мерзкую стерву, или я от тебя ухожу! Я не позволю себя унижать, не позволю, слышишь? Не позволю! — Мэри разрыдалась.
— Кто тебя обидел?
— Ты бы слышал, что она говорила… О… О…
— Что?
— Называла меня шлюхой, а тебя — старым болваном…
Носсеросс погладил ее по плечу и надменно проговорил:
— Моя дорогая, если ты пойдешь в Гайд-парк, то увидишь там кучу горлопанов, которые орут примерно то же самое о короле и правительстве. Но кто обращает на них внимание?
— Ты ее защищаешь! — прокричала Мэри. — Ладно, мне все ясно! Я ухожу!
— Дорогая, не глупи…
— Говорю же тебе, я ухожу!
— Ладно, ладно, моя кисонька. Сегодня я ее уволю.
— Сейчас!
— Но…
— Сию же минуту!
Носсеросс пожал плечами. Музыка смолкла. И только Фабиан верещал своим пронзительным голосом: «Ох, ну и румба! Ну и румба!» Носсеросс подошел к его столику и сказал Хелен:
— Тебя к телефону.
— Меня? Интересно, кто бы это мог быть? — Она прошла за Носсероссом в его кабинет, взглянула на телефонный аппарат и увидела, что трубка лежит на рычажках.
— Вы говорили…
— Все в порядке. Никто тебе не звонил. Я просто хотел сказать тебе два слова, Хелен.
— Что случилось?
— Ты милая девушка. Ты мне очень нравишься. Но тебе придется покинуть клуб.
Хелен побледнела.
— Покинуть? Но почему? — Потом кровь прилила к ее лбу и щекам, и они зарделись, словно тлеющие угли. Она растерянно пробормотала: — Но… но… мистер Носсеросс! Если… это из-за имбирного эля, тогда, тем вечером…
— Нет, он здесь совершенно ни при чем. Дело в том, что ты причиняешь массу беспокойства другим девушкам.
— Чем?
— Ну как же, — проговорил Носсеросс успокаивающим тоном, — они тебе завидуют. Ты ведь знаешь, как это бывает: ты на голову выше их, и они этого не выносят. Это их расстраивает.
Хелен оскалила зубы в недоброй улыбке:
— О, понимаю. Тут все решила Мэри, не так ли?
— Ну-ну-ну, не надо…
— О да. Я знаю, она меня ненавидит, — сказала Хелен, — и знаю даже, что именно она говорит за моей спиной. Отлично. Она здесь босс…
— Босс здесь я.
— Нет, не вы. И прекрасно об этом знаете. Я презираю мужчину, который пляшет под дудку собственной жены.
Носсеросс невозмутимо улыбнулся.
— Но прежде чем я уйду, мистер Носсеросс, я хочу сказать вам одну вещь. Вы просто старый дурак.